Они появились осенним вечером. Моя сестра, работающая в благотворительной организации, попросила приютить их на пару недель. Я вышел встречать к подъезду и увидел двух азиатских девушек с огромными баулами. Одна, очень красивая, с открытым, смелым взглядом, растерянно улыбалась. Другая была старше, с серым лицом, на костылях. И еще с ними была девочка лет восьми, сразу видно: чертенок
Они были беженками из Афганистана. Красавицу звали Надией, она, как мне объяснили, была актрисой. Ее сестре Шугуфе во время теракта оторвало ступню. Надия говорила по-английски, остальные - только на фарси. Тем не менее Садаф, дочка Шугуфы, уже через пятнадцать минут как ни в чем не бывало носилась по дому с нашими детьми и что-то уверенно им затирала.
Шугуфа целыми днями сидела в комнате, выходила только поесть да в туалет. Она напоминала попавшее к людям раненое животное. Зато с Надией мы сразу подружились, словно она всегда с нами жила. Делать им было нечего. Комитет помощи беженцам «Гражданское содействие» упросил комиссариат ООН рассмотреть вопрос об их отправке в Европу, и надо было ждать ответа. Постепенно Надия рассказала нам свою историю.
Иран
Моей матери было двенадцать, когда они убежали в Иран - в Афганистане шла война с русскими. В Иране она вышла замуж за моего отца, тоже афганца. Мой отец был крестьянином, мама ему помогала. Мы жили в пригороде Тегерана. Отец и мать работали в огороде, иногда мать сидела с чьими-нибудь детьми. До шестнадцати лет я тоже с ними работала.
А сейчас тебе сколько?
Мне двадцать два, Шугуфе двадцать семь, брату девятнадцать, а младшей сестренке четырнадцать. В Иране мы учились, но не очень много. Я дольше всех - восемь лет. Афганские дети там не могут учиться как остальные, потому что у них нет гражданства. Но афганские беженцы сами сделали для себя одну школу, начальную. Там учились и девочки, и пожилые женщины, которые решили обучиться грамоте. Эта школа бесплатная. Потом один год я сама работала там учительницей - тоже учила читать и писать. До обеда учила, а после обеда шла учиться уже в настоящую школу. Для иранских детей учеба бесплатна, а для нас очень дорогая, но при этом они не дают никакого аттестата. Я могла сидеть в классе, слушать, но меня никогда не вызывали к доске.
Мой отец думал, что я тоже буду крестьянкой. Никаких других возможностей и не было, так что я тоже так думала. Найти работу в Иране афганцам трудно, разрешения на работу у нас не было. Но однажды мой отец и муж Шугуфы нанялись работать на уборке на чьих-то полях. Утром сели на мотоцикл, поехали на работу - и погибли, врезались в фуру.
Мы пытались вести хозяйство сами, но мать заболела, у нее случилась грыжа, она слегла. Я могла лишь подрабатывать где-нибудь нелегально, одно время работала в ателье, но прокормить семью не могла. Примерно через полгода мы с Шугуфой решили, что нам надо вернуться в Афганистан. Поговорили с мамой - она согласилась.
Почему туда?
Мы ничего не знали про Афганистан, мы просто думали, что это наша страна и там все будет легче. В Иране у нас не было документов, мы не могли работать, продолжить образование. У нас не было шанса выкарабкаться. Персы ненавидят афганцев. Все афганцы для них тупые и невежественные оборванцы. Конечно, не все так думают, но большинство. Когда я работала в ателье, и клиентки узнавали, что я афганка, они все говорили: «Афганка? По тебе и не скажешь…» Для меня это было ужасно, ужасно! На самом деле я ненавижу Иран, у меня очень плохие воспоминания о нем. Я старалась красиво одеваться, но у нас дома было очень бедно. Я мечтала об Афганистане, думала: вот вернемся в свою страну, я смогу быть как все, смогу работать и учиться где захочу. У меня были огромные планы. Я с детства обожала кино и всегда мечтала стать актрисой.
Кабул
Мы продали дом, получили бумагу в Тегеране, и нас отправили на автобусе в Герат. Я думала, что Афганистан - это примерно как Иран, только там мы будем иметь права. Но в Герате мы сразу увидели, что Афганистан совсем другой. Мужчины с автоматами, трещат мотоциклы, много очень грязных детей, которые просят: «Мани! Мани!» Я испугалась, но мы уже приехали и не могли вернуться. Мама неуверенно сказала: «Может, в Кабуле получше?»
Она забыла Афганистан?
Ей было тринадцать, когда она убежала, она ничего не знала. Мы пересели на другой автобус и поехали в Кабул. Поспрашивали людей в автобусе, они сказали: «Езжайте в Дашт-е-Барчи, это дешевый район, может быть, найдете комнату». В Кабуле и правда было получше, хотя и ненамного. Мы поехали в Дашт-е-Барчи, и нам быстро сдали комнату. Денег у нас было немного.
А родственников в Афганистане не было?
Были, дядя и тетя. У тети два сына в Англии, у дяди сын в Германии. Они очень гордые, не хотели иметь с нами дела. Но мы познакомились с соседями, они пытались нам помочь, сказали: «Твой брат может пойти торговать картошкой на улице». У них я увидела телевизор, там шел фильм. Они сказали: «Это первый афганский сериал». Я говорю: «Я тоже хочу быть актрисой». Они: «Ну пойди попробуй, может, и возьмут…»
Я нашла адрес, пришла, рассказала о себе, и через неделю они позвонили. Когда были первые пробы, я боялась: как я смогу это сделать? Но я сказала себе: давай! Играть было так интересно! На первой пробе я сыграла хорошо - мне и самой так показалось, и они так сказали: «Перед тобой были люди, которые что-то говорили, но не могли играть, а у тебя прекрасная мимика. Ты можешь быть актрисой…»
Всего через месяц после приезда я нашла работу. Я была счастлива! Я нашла какой-то путь в жизни, каких-то интересных людей. Моя семья была счастлива тоже: это были деньги, и они знали, как я мечтала быть актрисой.
Какими тебе показались афганцы?
Они были лучше для меня, чем персы. Правда, я ничего не знала про культуру. В Иране если девушка с парнем говорят о чем-то на работе, это нормально. Но в Афганистане о тебе обязательно пойдут слухи. Еще соседки сразу мне сказали: «Сними это, надень афганскую одежду». Люди здесь не любят иранскую одежду.
Она более открытая?
Нет, это была закрытая мусульманская одежда, но просто другого кроя.
Они не любят всех непохожих, непонятных, с кем могут быть какие-то проблемы. Парни пристают на улице, дети хотят денег. Я поменяла одежду, старалась говорить без акцента. Я выбрала жизнь в Афганистане, и мне надо было найти с ними контакт. Я пыталась найти что-то общее, возможность дружить.
Первый сериал
Мой первый сериал назывался «Тайна в нашем доме». Я была девушкой, любила парня, но наши семьи были против, потому что мы были разных национальностей: он пуштун, а я хазарейка (хазарейцы - национальное меньшинство монгольского происхождения, мусульмане-шииты. - «РР»). Но мы все равно поженились, и у меня возникли проблемы с его родителями: они старались разрушить наш брак. Потом я забеременела, мой муж все время ругался со мной, потому что его мать говорила обо мне что-то плохое, врала. Отношения у нас испортились, он стал меня бить… Мне было очень интересно это играть. Я впервые задумалась: «Почему мы такие? Почему мы не изменим что-то?»
Кто был режиссером?
Она известный режиссер, перед этим сняла несколько фильмов в Иране и Пакистане. Она хорошая женщина, мне очень помогала - я же ничего не знала. Потом я нашла людей, которые познакомили меня с другими режиссерами.
А что там были за люди? Интеллигенция?
Да не особо. Остальные актеры не очень старались, они работали за деньги, а не потому что очень это любят. Большинство были мужчины, сильно старше меня. Девушки говорили, что у них проблемы с семьями из-за того, что они работают на ТВ. Я сказала: «Ну, с этим я разберусь, моя семья рада моей работе». Мне казалось, что я все могу изменить - в моей жизни, в Афганистане, везде. Мне так хотелось быть популярной, чтобы все меня любили, уважали…
Все было замечательно, пока моя девушка в сериале не забеременела. Не знаю, как они узнали мой номер, но мне начали звонить. Неизвестный номер, мужчина. Говорит: «У тебя стыда нет, почему ты играешь беременную?!» Я говорю: «Что в этом такого? Женщины беременеют, это нормально. Как ты появился на свет?» Пыталась объяснить - бесполезно, не слушает. «Ты хазарейка, ты нас позоришь! Ты должна уйти. Если не прекратишь, мы тебя убьем, как ту девку». Я слышала об этом, но сначала не поверила: была девушка, которая тоже работала на этом телевидении, и кто-то ее зарезал.
Потом еще один позвонил: «Ты играешь беременную, твой муж тебя бьет, он дотрагивается до тебя. Таджики будут над нами смеяться!» Я говорю: «Да не трогает он меня! Он же не бьет меня на самом деле!» Но он тупой, не понимает, в чем разница.
Кто это был?
Не знаю. Хазарейцы. Потому что если хазарейская девушка что-то делает, то пуштуны или таджики им говорят: «О-о-о, смотри, ваши девушки какие…» В Афганистане очень много радикальных исламистских групп - в каждом племени, в каждом городе. Лично я не верю никакой религии. Для меня ни религия, ни национальность не имеют никакого значения. Но для них это очень важно. Моей семье они тоже звонили. Я сменила номер, но они узнали новый.
Не знаю. Может, у шоферов, которые возили меня в студию. Я стала беспокоиться, только когда услышала про ту девушку. Она играла в сериалах с непокрытой головой. Я рассказала продюсерам, они сказали: «Откуда ты знаешь, что ее поэтому зарезали? Может, у нее были другие проблемы? Не обращай внимания!»
Почему они так сказали?
Потому что им было на меня наплевать. Им просто хотелось, чтобы я продолжала работать. Я спросила: «Может, заявить в полицию?» Они сказали: «Не надо, они ничего не сделают». Я решила, что это опасно, и после четырех или пяти звонков ушла с сериала.
Клип
Я нашла другой сериал. Мы снимали его полгода, так что месяцев шесть-семь я не показывалась на экране. В этом сериале я была молодой девушкой в очень традиционной семье. Любила парня, но он был очень бедный, а моя семья хотела, чтобы я вышла за богатого. Тогда мой возлюбленный стал курить опиум. Но я нашла его, отвезла в больницу, постаралась помочь ему бросить, моя семья увидела, как мы любим друг друга, и мы таки поженились. В общем, это был фильм про мак - в Афганистане это больная тема, очень многие крестьяне его разводят и многие употребляют. Там было десять серий, я доиграла до конца, никаких проблем не было.
А через пару недель я готовила на кухне, и тут звонит один приятель. Говорит: «Ты что, снимаешься в клипах?» - «Нет». - «Но я тебя видел в клипе». - «Может, ты похожую девушку видел? Я нигде не снималась». Он говорит: «Включи телик». И в этот момент мои домашние меня зовут: «Надия, иди скорей, погляди!» Я прибежала и вижу себя в каком-то музыкальном клипе. Оказалось, один известный певец, Латиф Нангархари, взял кадры из этого сериала и вставил в свой клип. Я там в традиционной одежде. Он поет про прекрасную афганскую девушку, какие у нее глаза, походка. И тут же мне стали звонить - знакомые, дальние родственники: «Зачем ты снялась в клипе?! Ты что, танцовщица?!»
Танцовщица?
Это девушки, которые танцуют перед мужчинами за деньги.
Стриптизерши?
Нет, они не голые, но это все равно. В Афганистане их даже и нет, наверное, но в Пакистане это очень популярно. И эти девушки снимаются в клипах. Поэтому, если девушка снялась в клипе, все считают, что она танцовщица. Это дурная профессия, ее все будут ненавидеть. «Ты снялась в клипе, ты нас позоришь!» Я говорю: «Да не снималась я нигде, это просто кадры из сериала!» - «Нет, снималась. Как ты позволила какому-то мужчине петь про себя? Ты показала свое лицо, походку…»
Я сразу побежала на студию: «Почему вы это сделали?» - «Мы ничего не делали». Но я была очень злая, накричала на них: «Вы за это отвечаете! Вы что, не знаете, что если девушка снимается в музыкальном клипе, люди считают ее танцовщицей?!» Они говорят: «Хорошо, мы разберемся».
Клип показывали все время. Мне звонила куча народа, и знакомые, и незнакомые, ругали, говорили грязные вещи: «Я тоже тебя трахну…» Когда я выходила из дома, все меня доставали. Парни шли за мной, напевали эту песенку, иногда просто повторяли какие-то диалоги из сериала и ржали. После этих двух сериалов все меня уже знали. Я стала закрывать лицо, до этого я никогда не закрывалась. Один раз мальчишка на велосипеде сдернул с меня платок. Ужасно все это было. Я все время сидела дома.
И опять стали звонить эти исламисты: «Ты теперь танцовщица, это уже слишком, мы тебя убьем, пока ты еще что-нибудь не выкинула». Я множество раз пыталась им объяснить что-то, но это тупые люди. Я звонила в кинокомпанию, но они перестали мне отвечать. Через неделю я снова пришла туда, они говорят: «Мы до него не дозвонились, номер выключен. У нас нет времени этим заниматься. Если хочешь, звони ему сама».
Но ведь он украл их собственность…
Эта компания продала сериал, получила свои деньги. Зачем им ввязываться в какую-то историю? Это могло испортить их имидж. Если люди узнают, что у них что-то украли, о них плохо подумают - что они слабые. Они дали мне его номер, сказали, что вообще-то он живет в Лондоне, но сейчас приехал в Афганистан на пару дней.
Я звонила ему много раз. И дозвонилась. Говорю: «Почему ты это сделал? Я не разрешала использовать мои съемки». Он говорит: «Это не я, это редактор клипа, в Лондоне. Мы взяли твои кадры просто потому, что ты одета в народную афганскую одежду». Я говорю: «У меня куча проблем из-за этого, пожалуйста, снимите этот клип с вещания». Он говорит: «Я не могу остановить, мы вложили в него много денег. Это моя новая песня, мы должны ее раскручивать». Я говорю: «Я напишу заявление в полицию». «Делай что хочешь!» - и бросил трубку.
Я пошла в полицию, рассказала. «Мы посмотрим, что можно сделать. У нас будет совещание, мы обсудим и вам перезвоним». Я приходила туда много раз - одно и то же: «Перезвоним». Но через две недели мне позвонил Латиф Нангархари: «Я знаю, что ты ходила в полицию и жаловалась на меня. Я здесь всех знаю, всех полицейских шишек. Будешь выступать - пожалеешь». И бросил трубку. А через минуту мне позвонил мужчина, говорит: «Я генерал полиции. Латиф Нангархари наш гость, мы за него отвечаем. Мы тебе не позволим его беспокоить. Если будешь еще жаловаться, и сама в тюрьму сядешь, и всю семейку твою посажу, поняла?» Я испугалась, потому что в Афганистане это реальность: если какой-то сильный полицейский хочет что-то сделать, он сделает, и никто ему не помешает. После этого я ничего не могла сказать даже в интервью на телевидении - боялась, что они со мной что-нибудь сделают.
СПИД
Я решила бросить сниматься. Но потом меня пригласили еще в один фильм - короткометражку про СПИД. Я там играла женщину, которая приходит к врачу, и он говорит, что у нее СПИД. Родители мужа узнают это, решают, что она с кем-то спала и заразилась. Она говорит: «Я не имела ни с кем отношений. Может быть, я заразилась от мужа?» А ей: «У нашего сына не может быть такого!» Ее выгоняют из дома, говорят мужу, чтобы он взял другую жену. Но муж идет к врачу, потому что беспокоится за себя, и выясняется, что у него тоже СПИД. Они понимают, что жена заразилась от него, и остаются вместе. Это было что-то вроде обучающего фильма: что делать, если у кого-то из близких обнаружили СПИД.
Этот фильм показали по всем каналам, и мне опять стали звонить: «Ты играешь спидозную! Ты что, проститутка?» Они не различают телевидение и реальность. Если я играю спидозную, то все это увидят, будут говорить об этом. А если я позволяю про себя такое говорить, значит, я и есть спидозная шлюха. Это для них одно и то же. Ну, почти одно и то же: если бы у меня правда был СПИД, меня бы просто убили.
Серьезно?
Да, конечно. Те, у кого правда СПИД, никогда не идут к врачу. Потому что это позор. Сами родственники убьют - иначе в деревне все узнают, сделают жизнь этой семьи невыносимой. Там девушку убивают только за то, что она переспала с кем-то до свадьбы. Никто их не осудит. Наоборот, если они не убьют, а полиция про это узнает, то они и парня, и девушку посадят лет на пятнадцать.
Как это работает? Вот ко мне кто-то приходит и говорит: «Я видел твою дочь с мужчиной». Почему я не могу сказать: «Иди на фиг, не твое дело»?
Здесь можешь. А там человек говорит: «Я ее убью». Он даже не будет спрашивать: где, когда? Может быть, ты врешь? Он просто пойдет домой и сделает что-то плохое в своей семье. Когда мы были в Иране, отец меня очень сильно побил за то, что я говорила с одним мальчиком и протянула ему руку на прощание. И еще передала ему письмо от другой девочки. Я была маленькой, одиннадцать лет. Я пыталась объяснить ему, что там ничего не было, это было чужое письмо, но он кричал: «Ты с моей честью играешь!»
А тут и мать стала говорить: «Ты о чести нашей подумала?» На самом деле людей просто злит, что женщина работает на телевидении, что она свободней, чем они. В Афганистане, если ты женщина, ты не можешь выбирать себе судьбу, не должна хотеть большего. Но я не могла принять это, я не была деревенской девушкой, которая умеет только готовить и рожать.
Я чувствовала, что теперь все стало серьезней. По вечерам, когда я возвращалась домой, я часто слышала, что за мной кто-то идет. Я боялась, что меня зарежут. Я снова пошла в полицию, рассказала им все это - про звонки, угрозы. Меня отвели к генералу - толстый такой старик. Я ему все рассказала, он спрашивает: «Зачем же ты стала актрисой?» - «Потому что я люблю это, это моя работа и я не хочу больше копаться в огороде». - «Ну ты же знаешь, что у нас в Афганистане люди неграмотные, они не понимают искусства. Может, тебе стоит подождать с этим?» Я говорю: «Почему я должна надеяться, что другие изменят Афганистан, если я не могу? Я хочу менять его сейчас. Помогите мне!» Он говорит: «У меня есть предложение. Конечно, я смогу о тебе позаботиться, приставить телохранителей, они будут с тобой все время, тебе нечего будет бояться, сможешь свободно продолжать работу. Но ты должна спать со мной. Подумай над этим». Он был такой старый! Я говорю: «Извините, я не могу заводить отношения с кем-то, кого не люблю». - «Ну что ж, мы тебе позвоним…» Я поняла, что делать он ничего не будет.
Мы опять переехали, сняли другую комнату. Я решила больше никогда не играть в Афганистане. У меня накопилось немножко денег, я стала искать другую работу. Ходила в какие-то строительные компании, надеялась устроиться секретаршей или на ресепшен. Это была единственная работа, на которую я могла рассчитывать. Но в Афганистане «секретарша» - это эвфемизм. Это значит, что ты собой торгуешь. Я ходила по фирмам, и все мне говорили: «Ну, ты можешь быть моей секретаршей…»
Но тебя же все знали.
От этого только хуже. В Афганистане мало кто думает о чувствах к женщине. Если они видят, что женщина в чем-то нуждается, они просто стараются ее использовать. Особенно потому, что я была известна: они хотели не только поиметь меня, но и похвастаться этим.
Ты не представляла этого, когда ехала в Афганистан?
Конечно, нет! В Иране все уважают артистов, поэтому это было моей мечтой. Я сама обклеивала стены фотографиями актеров, я любила их. Там все мечтают сфотографироваться с актрисой, поговорить с ней. А тут меня все просто хотели. Люди вообще не понимают, что такое артист. Для них это девушка, которая работает на телевидении с мужчинами, ее там трогают - значит, она дурная. Они не понимают, что это игра, искусство. Их интересует только то, что меня кто-то трогал. В общем, я тогда так и не нашла никакой работы.
Черный тюльпан
А вскоре в Афганистан приехала американская съемочная группа. Они довольно долго звонили мне, но я не брала трубку. Потом мне позвонил один знакомый с телевидения, сказал, что американцы хотят со мной встретиться. Я ответила, что больше не снимаюсь. Вскоре он перезвонил, сказал, что они все равно очень просят о встрече, и мы с младшей сестрой поехали к ним в гостиницу.
Режиссером была одна афганская женщина, живущая в Штатах, Соня Насери Коул. Она из богатой семьи, во время советской оккупации убежала в Америку, там вышла замуж за строительного магната. Потом я узнала, что она очень важная персона, подруга Рейгана и Карзая, открыла больницу в Кабуле.
Она сказала: «Мы снимаем фильм про Афганистан, про афганскую культуру, про то, как люди тут борются за свободу, против талибов. Я видела ваши предыдущие ленты, вы мне очень нравитесь, я бы хотела пригласить вас. Мне кажется, это и для вас может быть полезно. Оператор и вся съемочная группа из Голливуда, они очень хорошие профессионалы. Это будет хорошим шагом для вашей карьеры». Но я отказалась, сказав: «Если я снимусь в антиталибском фильме, меня убьют в тот же день».
«Я не хочу вам навредить! Я вам помогу, вам не надо будет здесь оставаться, - говорит она. - У меня своя киностудия, мне ничего не стоит пригласить вас в Голливуд. Там вы сможете продолжить обучение. Там они вас не найдут. Я же сама афганка, я много перенесла, но сейчас я знаю много важных людей и в Америке, и в Афганистане. Я хочу вам помочь, даже если вы откажетесь. Я же вижу, что вы прекрасная актриса».
Она рассказала несколько историй про афганок, сказала: «Я понимаю, что вы здесь не имеете никаких прав, но в Америке жизнь совсем другая. Такая девушка, как вы, может сделать очень много и радоваться жизни…» Она была дружелюбна, и я видела, что это сильная женщина. И я поверила ей. Я перестала сниматься, но я же не забыла свою мечту.
Фильм назывался «Черный тюльпан», я снималась два месяца. По сценарию мы с сестрой открываем ресторан. Наши отец и мать погибли во время советской оккупации, мы убежали в Америку, выросли там. Потом, после свержения «Талибана», мы возвращаемся в Афганистан - с сестрой, ее мужем и сыном - и решаем открыть этот ресторан. Мы хотим показать афганцам, что такое свобода, что теперь мы можем сделать другую страну. В наш ресторан приходит много иностранцев и афганцев. Мы строим сцену, с которой каждый может сказать все, что захочет, чего не может говорить на улицах. И все приходят к нам, говорят о свободе, слушают музыку и пьют алкоголь. Но талибы узнают про нас и решают убить. Сначала пытаются взорвать ресторан, потом похищают каких-то детей - в общем, всячески вредят. Я влюбляюсь в мужчину, но его отец старый и консервативный, а я современная девушка, которая хочет продолжить образование. Мы все равно решаем пожениться, но на свадьбу приходят талибы и убивают меня и моего мужа. Тогда моя сестра с мужем решают уехать, но люди приходят к ним и умоляют: «Пожалуйста, не уезжайте! Вы были первыми, кто показал нам, что такое свобода, мы с вами, мы вам поможем!» И они остаются… Клюква, в общем.
У меня была главная роль, кроме меня, никто из афганцев там не снимался. Большинство актеров были американцами, кто-то из Пакистана, кто-то из Индии. На съемках я поверила Соне еще больше: я видела, какие влиятельные люди приходят посмотреть на съемки, я поняла, что она правда может мне помочь. Когда мы снимали, было много проблем. Однажды прямо рядом с нами началась перестрелка. В соседнем доме была другая американская гостиница, талибы напали на охрану, хотели ворваться внутрь и перебить американцев. Началась стрельба, мы все попадали на пол. Все очень испугались. На следующий день два продюсера бросили съемки и уехали в Америку. Но Соня не очень испугалась, она знала, что у нее хорошая крыша. Она взяла все в свои руки и продолжила съемки.
Только один раз мы с ней сильно поругались. Мне не нравился диалог про невинность. Мы сидим с матерью перед свадьбой, она дает мне белую простыню, и я должна сказать: «Я обещаю отдать тебе ее окровавленной». Я говорю: «Я не могу такое говорить. Вокруг нас масса афганцев, все будут смеяться. Никто так никогда не говорит. Американцы будут думать, что мы животные какие-то. Я же читала сценарий, там этого не было». А Соня: «Я режиссер, я решаю. Я показываю нашу культуру». Но я уперлась: «Не буду этого говорить». И не сказала. Но боюсь, она все-таки вставила эти слова в фильм.
Мы закончили мои сцены, но они продолжали снимать другие - перестрелки с талибами и так далее. Они жили в гостинице, а я дома. Недели три я их не видела, только созванивалась. А потом ко мне пришел один парень, афганец, который работал в группе, и принес тысячу долларов: «Это твой гонорар». Я говорю: «А где все?» - «Они уже в Америке». Я опешила: «Как они могли? Что я буду делать? Они же мне обещали… Я ведь звонила Соне три дня назад, она сказала: “Все замечательно, может быть, нам потребуется еще пару недель”».
Я стала звонить Соне, всем остальным, но все телефоны были выключены. Звонила на американские номера - там автоответчики или никто не отвечал. Написала десятки имейлов, сообщений на фейсбуке. А месяца через полтора поняла, что это бессмысленно: она не собиралась мне помогать.
Газни
Три месяца, пока они монтировали фильм, я жила дома. Потом они его доделали и прислали копию в Афганистан. Сначала показали в американском посольстве и на американской базе, потом в кинотеатре «Ариана». Я очень испугалась, когда мне сказали. Смотреть не стала. Я не знала, что делать. Не имело смысла идти в полицию, сами полицейские мне говорили: «Зачем ты снимаешься у американцев? Талибы тебя убьют». Я все время боялась, даже заснуть боялась, потому что они могли прийти ночью.
Через четыре или пять дней меня пытались похитить. Я шла по улице, там стояла машина, потом поехала за мной. Там были двое, лица замотаны. Я поняла, что они меня ждали. Я побежала, увидела открытую дверь, заскочила туда, закрылась. Там была семья, они подумали, что я воровка, пытались меня выгнать. Я стала просить их: «Пожалуйста! Кто-то хочет меня похитить, я актриса». Открыла лицо. Они говорят: «Мы тебя видели по телевизору, ты Надия? Мы не можем тебе помочь. Если они захотят войти, мы не сможем им помешать. Вдруг они сделают что-то с нами? Тебе надо уйти». Я заплакала. Но там был дедушка, он говорит: «Нет, мы обязаны сделать это ради Аллаха. Иди на крышу, мы скажем, что ты ушла». Там крыши домов соединяются, по ним можно уйти. Я залезла на крышу, спряталась в голубятне. Они заперли дверь, подождали, потом позвонили в полицию. Когда полицейские приехали, хозяева послали за мной ребенка. Я спустилась, все рассказала. Они спросили номер машины, но я, конечно, не помнила. Они сказали: «Мы будем искать», но я уже понимала, что они ничего не будут делать.
А еще через пару недель брат сказал мне, что фильм везде продается, он вышел на CD. Я сказала семье, что надо уезжать из Кабула. Мы все продали. Мама сказала, что надо поехать в провинцию Газни - там в кишлаке был бабушкин дом. Деньги у нас кончались, снимать квартиру было не на что. «В Кабуле тебя все знают. А там будешь ходить в чадре, не будем ни с кем общаться».
В бабушкином доме мы прожили неделю. Однажды мы с Шугуфой утром вышли из дому. Она подошла к калитке, и что-то взорвалось. Я помню, что держала в руках ее оторванную ступню и не знала, что с ней делать. Сестра плакала: «Что со мной?», а я смотрела на ногу, на нее, я ничего не чувствовала, как будто сошла с ума. По тому, как были раскиданы камни, я поняла, что в земле еще что-то есть. Я оттащила Шугуфу домой. Мой брат вылез через крышу на другую сторону и побежал за полицией. Когда полиция пришла, они нашли еще три мины. Мы отнесли Шугуфу к врачу - он был рядом с домом, - но он сказал: «Я ничего не могу сделать, я не хирург, у меня ничего нет». Мы поехали в город на машине, привезли ее в больницу. Только тогда я заплакала.
Больница там большая, но в ней не было хороших врачей, они были где-то в отъезде, в другой провинции. Нам сказали: «Если можете, езжайте в Кабул». Мы поехали в Кабул. Провели в больнице двадцать дней. Я ходила с закрытым лицом и ни с кем не разговаривала: очень боялась, что меня узнают. Я все время плакала - вспоминала ногу сестры у меня в руках и плакала.
За это время моя мать продала дом и послала нам деньги. Мы заплатили за больницу, купили русскую визу, потому что у нас было мало времени: чтобы получить какую-нибудь визу в Афганистане, нужно два или три месяца, а русскую можно быстро купить. Денег хватило только на меня, Шугуфу и Садаф. Мама сказала: «Езжайте, мы останемся». Нога у Шугуфы еще болела, но мы сразу улетели в Москву…
Москва
Тянулись недели. Надия с Шугуфой ждали ответа из ООН. Тем временем «Гражданское содействие» искало деньги на хороший протез для Шугуфы. Как ни дико звучит, им с Надией очень повезло: за них специально попросили, их вопрос рассматривался вне очереди. Никто из десятков тысяч афганских беженцев, оказавшихся в России, не имеет шансов легально уехать в Европу, да еще за несколько месяцев. Обычный человек оказывается со своими баулами просто на улице и безо всякой надежды получить статус. За него не просят верховного ооновского комиссара, ему не собирают деньги и не селят к себе домой.
Но наши девушки не очень понимали, куда попали, и просто маялись. Надия часами говорила с кем-то по скайпу, Шугуфа все время спрашивала ее, когда сделают протез и куда-нибудь их уже отправят. Только Садаф жила настоящим, носилась с детьми по квартире и рисовала на стенах.
В ютубе я нашел кучу интервью Сони Насери Коул. Глянцевая голливудская стерва с каменным взглядом заливала про демократию и права человека, которые Америка дарит борющемуся с терроризмом афганскому народу.
Ну ничего, - подбадривали мы Надию, - приедете в Европу, засудите этих гадов: и Соню, и Латифа, столько денег с них срубите, что до старости хватит.
Я понимал, что больших проблем у нее не будет: она быстро выучит любой язык и интегрируется. Как-то, заглянув в монитор Надии, я увидел ее фотку в обнимку с каким-то парнем. На лицах расслабленно-блаженное выражение.
Это мы с бойфрендом в Индии.
У тебя есть бойфренд?! А кто он?
Программист. Мы не могли открыто встречаться, конечно. Но вот в Индии здорово было.
Почему он тебе не помог во всем этом?
А что он может-то?
Раз в два-три дня Надия звонила своей семье. Они прятались все в той же провинции Газни, в другом городе - снимали комнату.
Однажды вечером, придя домой, я застал Надию пьяной, зареванной, с размазанным по щекам макияжем.
Что с тобой?
Это все из-за меня… Моя сестра потеряла ногу из-за того, что я хотела быть знаменитой. Это я виновата. Я хотела быть актрисой, чтобы меня все любили. Моя мать, вся моя семья - они говорят, что я виновата. Моя мать кричала, что ненавидит меня…
Ты сейчас звонила ей?
Да. Она верила мне, поддерживала. Когда мы жили в Иране, мой отец бил ее за то, что она поддерживала мою мечту. А теперь она меня ненавидит…
Тут из глаз Надии опять полились слезы, она скрючилась на стуле и завыла:
Я стану знаменитой! Они все обо мне узнают и ничего не смогут мне сделать! Я буду свободной! Я ненавижу ислам! Я ненавижу Афганистан! Я хочу, чтобы всех их разбомбили!
Ночью меня разбудила сине-белая Надия.
Саня, мне нужен врач.
Что с тобой?
Я выпила упаковку таблеток, хотела умереть. Мне очень больно.
Мы вызвали скорую, потом поехали за ней в больницу. Эта идиотка съела упаковку диклофенака - ничего больше спьяну не нашла. Умереть от этого было нельзя, но язву получить - запросто. Часа четыре Надия валялась в холодном приемном покое, плача, катаясь от боли по койке. Никто ничего не делал, только говорили: «Врача нет, сейчас придет». Если бы она съела что-то более серьезное, давно бы кони двинула.
Э-э-это самые медленные врачи, которых я виде-е-ела, - стонала она.
Впрочем, российская медицина подействовала на Надию отрезвляюще: она, кажется, поняла, что до ее истерик миру дела нет.
Через пару дней я решил ее развлечь. Мы поехали на концерт Умки. Это была глупость: по-русски Надия не понимала, а драйва не было, концерт был вялый. Но под конец по сцене пробежало электричество, что-то вдруг включилось. Я видел, что музыканты сами удивленно глядят друг на друга. И тут Умка запела Motherless Сhild, спиричуэл, превращенный ею в совсем другую песню - мрачную, бешеную и отчаянную.
Sometimes I feel like a motherless child,
Sometimes I feel like I almost gone,
A long way from home.
And I call my mother, I need my mother!
And I call my brother, I need my brother!
I need my freedom, freedom, freeeedom!
Умка кричала так, что волосы шевелились. Я взглянул на Надию и увидел, что она изумленно замерла, глядя на певицу. «Это же про меня…»
Через несколько дней стало заметно, что Надия чем-то встревожена. Оказалось, что ее семья уже три дня не выходит на связь. Мы, конечно, постарались успокоить ее, сказав, что это пустяки: деньги на телефоне кончились или еще что-нибудь. Но телефон был выключен и на следующий день, и потом. Надия дозвонилась до полицейского участка в том городе, где они прятались, и уговорила полицейских сходить к ним. Те сходили и сказали, что их нет: вещи лежат, хозяева ничего не знают. Надия была в панике. На третий день я увидел, что она ищет в интернете авиабилеты.
Мне нужно вернуться в Афганистан.
С ума сошла?
Я должна их найти. Если не я, этого никто не сделает.
Но как ты им поможешь? Если это талибы, тебя просто тоже убьют. Может, они и ждут этого.
Саня, это моя мать.
Два дня до ближайшего рейса мы убеждали Надию остаться. Моя сестра твердо заявила, что лететь в Афганистан - это идиотизм.
Во-первых, ты не знаешь, где они. Во-вторых, Газни - самая опасная провинция, сердце «Талибана», по ооновской классификации там четвертый уровень опасности: «всеобщее насилие». Как вам вообще пришло в голову там прятаться?! А главное, если ты вернешься в Афганистан, ООН перестанет считать тебя беженкой. Мы больше не сможем вам помочь, вы никогда не попадете в Европу!
И что ты можешь сделать? - допытывался я.
Саня, помнишь, я тебе рассказывала про того генерала, который предлагал мне защиту, если я буду спать с ним? Он не один такой, было еще несколько важных людей. Я написала одному, он депутат парламента, очень влиятельная сволочь. Сказал, что поможет мне. Мне придется продать себя.
Я понимал, что все это детская глупость. Конечно, я мог просто не дать ей уехать. И здравый смысл говорил, что так и надо сделать. Но что-то мне не давало - нет, не забота о ее родных и даже не боязнь взять на себя ответственность за чужую судьбу.
Через сутки уговоров мы закинули чемодан в машину и повезли Надию в аэропорт. Однако в Шереметьеве оказалось, что рейс в Кабул вылетает с какого-то далекого, никому не известного терминала. Я заблудился, метался по каким-то развязкам. Летел густой снег, ничего не было видно. Мы страшно опаздывали. Я понял, что могу сейчас просто расслабиться или свернуть не туда, - самолет улетит, Надия останется, уедет в Европу, и все будет нормально. Но я не сделал этого. Я не мог лишить ее свободы выбора, потому что это было главное в ней. Вся Надия была - об этой свободе.
Терминал оказался совсем в другом месте - маленький аэровокзальчик провинциального вида, с которого летают два рейса в сутки: в Кабул и куда-то в Белоруссию. Но мы не опоздали. Надия молча на нас поглядела, поцеловала и ушла за кордон.
Имена изменены. Люди на фотографиях не связаны с текстом материала
Женщины – это товар, который передается от отца к мужу. Афганка не может себе позволить почти ничего, в том числе и выйти на улицу без мужчины, заговорить с прохожим. Она будет женой того, кого выберут ей родители, и тогда, когда они захотят.
Тут становятся мамами в подростковом возрасте, ежедневно умирают при родах, стыдятся дочерей, клеймят позором тех, кто не способен подарить мужу сына.
Отправляясь в Кабул, журналист Дженни Нордберг не рассчитывала, что знакомство с афганкой-политиком Азитой откроет для нее совершенно другой мир с дикими для современного общества традициями.
В семье Азиты четыре дочери, но одна из них – сын. Это явление носит название «бача пош». Для многих афганок лжемальчики становятся спасением от позора и сплетен – самых сильных орудий общества, в котором не существует прав женщины. Если твоя репутация будет испорчена, не пожалеют даже родные, они же могут забить камнями…
Здесь в каждой школе есть одна-две девочки, переодетые в мальчиков. В будущем им предстоит стать настоящими женщинами, если их психика сможет адаптироваться к такой «смене пола». Подобная практика не фантастика, это норма, коллективная ложь во спасение, которая существует столетиями, но о ней не принято говорить вслух.
Книга Нордберг «Подпольные девочки Кабула» показывает не изнанку, а реальную жизнь женщин в одной из самых закрытых стран мира. Она неприятная, отталкивающая и местами нечеловеческая. Подобные вещи хочется забыть сразу после прочтения. Но это не сборник ужасов из разряда «как страшно жить», а другая, привычная другим людям реальность, окунувшись в которую заново осознаешь ценность простых, обыденных для тебя и невероятных для сотен тысяч женщин Афганистана вещей.
У нас есть свобода и мы сами как личности, а не как чья-то собственность.
«Подпольные девочки Кабула». Глава 4
Здесь заботятся о каждом изможденном, с запавшими глазами ребенке, внутрь приглашают каждую беременную женщину. Мужчины будут ждать снаружи, рядами рассевшись на скамьях вдоль желтой каменной стены на фоне заснеженных гор, в то время как в больнице решается судьба их семей. Большинство одето в типичную деревенскую одежду, состоящую из белых хлопчатобумажных брюк, кафтанов и закрученных тюрбанов, с открытыми сандалиями или пластиковыми тапочками-сланцами, даже в самую ледяную зиму.
Внутри же смуглые, раскрашенные хной руки стягивают с тел и лиц бурки, хиджабы и платки. Эти руки часто выглядят старше, чем лица под одеждой – лица с нежными щеками и глазами, еще не обведенными морщинами. Некоторые будущие матери сами лишь достигли подросткового возраста.
Каждые несколько часов старания какой-нибудь женщины родить сына завершаются здесь, внутри отделанной белым кафелем палаты, где три гинекологических кресла покрыты черными пластиковыми мешками. Младенец мужского пола – это победа, успех. Младенец женского пола – унижение, неудача.
Барановская написала книгу об Аршавине
- Подробнее
Мальчик - бача, так называют ребенка-сына. Девочка - «другая», дохтар. Дочь. Женщину, которая возвращается домой с сыном, могут чествовать церемонией нашрах, во время которой играет музыка и возносятся молитвы. Гостей будут обильно кормить и поить. Новоиспеченной матери преподнесут подарки: дюжину кур или несколько фунтов сливочного масла, чтобы помочь ей кормить грудью своего маленького сына - пусть тот растет здоровым и сильным. Она получает более высокий статус среди женщин. Та, что способна рожать сыновей, - успешная, достойная зависти женщина; она - воплощение удачи и образа хорошей жены.
Если же рождается дочь, молодая мать нередко покидает родильное отделение в слезах. Она вернется в свою деревню с опущенной от стыда головой, и, возможно, ее станут высмеивать родственники и соседи. Ей могут несколько дней отказывать в пище. Муж может избить жену и выгнать из дому, ей придется спать вместе со скотиной в качестве наказания за то, что принесла в семью еще одно бремя – дочь.
А если у матери новорожденной уже есть несколько дочерей, над ее мужем станут потешаться как над слабаком, с которым отказывается сотрудничать природа, называя его мада пошт. Перевод: «тот, чья женщина родит только девочек».
Лет 10 назад в парикмахерской, куда я периодически наведывалась, появилась новая мастерица. У нее были огромные черные глаза, великолепные волосы и великолепные руки: она стригла и делала прически быстро, легко и красиво. Смуглая кожа подсказывала, что она приехала издалека. Однажды мы разговорились, и она сказала, что ее родина - Афганистан. Вместе с мужем она уехала, а точнее, сбежала оттуда после прихода в власти движения "Талибан". "Нас хотели убить". В прежней жизни парикмахерша была учительницей, а ее муж - врачом. Она призналась, что очень тоскует по родине, но вряд ли туда вернется - до сих пор слишком страшно.
Тогда я не успела расспросить парикмахершу поподробнее, а потом она куда-то уехала и я позабыла о ней. Тоненькая смуглая женщина с огромными грустными глазами вспомнилась мне лишь тогда, когда на глаза попались материалы о положении женщин при режиме талибов - режиме, создавшем самую изощренную систему угнетения женщин в 20 веке.
Т.наз. Исламский Эмират Афганистан, он же государство талибов, был создан в 1996 году, а к концу 2000 года движение «Талибан» контролировало около 90 % территории страны. Талибан взял власть в руки в стране, изрядно потрепанной войной и разрухой, но еще помнящей рухнувшую в 1992 году Демократическую Республику Афганистан. Можно как угодно относиться к социалистическому режиму, но факт остается фактом: 13 октября 1978 года правительством был принят декрет о предоставлении женщинам равных прав с мужчинами, в дальнейшем были введены запрет принудительных браков, возрастные ограничения при их заключении и отменён обычай калыма. Социалистическое правительство ввело единую бесплатную 10-летнюю трёхуровневую систему школьного образования для всех детей независимо от пола. Поощрялось обучение женщин в вузах, и к концу существования ДРА в стране появилась прослойка женщин-специалистов, прежде всего врачей и учителей. (В королевском Афганистане, несмотря на известную возможность встретить на улице Кабула женщину в короткой юбке, женщины с высшим образованием были редкостью).
Директорка базово-экспериментальной школы имени Мухаммеда Эти-бара в Шахре-Нау Махмуда Азиз и заведующая учебной частью Парвин Расули. Декабрь 1981 года.
Конечно, идеализировать тогдашнюю афганскую действительность бессмысленно: в провинции, особенно в горных кишлаках, все оставалось по-прежнему, но в городах и особенно в столице процесс эмансипации женщин медленно, со скрипом - но все же пошел. Гражданская война, начавшаяся после падения ДРА, его приостановила. А потом пришли талибы, исповедовавшие, по их мнению, самый чистый ислам. Религиозная доктрина, положенная в основу государственной идеологии, создала чудовищного монстра - государство, практиковавшее гендерный апартеид.
Гендерный апартеид означал вытеснение женщин из всех сфер общественной жизни, включая банальное передвижение по улицам. В число лиц, подвергаемых комплексной дискриминации, входили все лица женского пола, начиная с 8 (восьми) лет. С этого возраста им запрещалось входить в любой контакт с мужчиной, если это не муж или родственник; учиться чему бы то ни было (да и до этого им позволяли изучать лишь Коран); выходить из дому без сопровождения мужа/родственника. Им запрещали работать вне дома (исключением стали лишь женщины-медики, и то по необходимости, т.к. мужчинам-врачам лечить женщин запретили). В результате, как свидетельствует Википедия, в одном Кабуле 7793 учительницы были уволены, а 63 школы закрылись из-за острой нехватки кадров. Но талибов данное обстоятельство не смутило: зачем школы и книги, если есть Коран?
Разумеется, суровые сторонники "чистого ислама" не могли пройти мимо внешнего вида женщин. Сначала запретили яркую одежду, потом облегающую одежду, потом каблуки, потом косметику с парфюмерией, и в конце концов остановились на обязательном ношении паранджи - мешка тусклого цвета с сеткой для глаз, в которой очень "комфортно" в летнюю жару. Как заявил пресс-секретарь талибов, открытое лицо женщины может ввести мужчину в порок, даже если он «морально чист».
Стандартный внешний вид женщины при режиме талибов.
В этом заключалась одна из главных проблем режима: как минимизировать вред, причиняемый женщинами? Ведь они так и норовят ввести в грех истинного мусульманина. Положим, их почти нет на улицах, но ведь в домах за толстыми стенами они есть! И если подойти к окну и заглянуть... о, можно увидеть женщину с непокрытым лицом! Как тут не впасть в соблазн? Чтобы облегчить мужские страдания, все окна первых этажей зданий должны были быть закрашены/заделаны, чтобы женщин внутри не было видно с улицы.
Отлично, живых женщин уже не видно. Но правоверный мусульманин может случайно увидеть фотографию или портрет женщины! А это двойной грех, поскольку пророк запретил изображать людей. Потому не позволялось фотографировать/снимать на видео, их изображения были запрещены в газетах, книгах, журналах и даже дома.
Женщин заперли в домах с законопаченными первыми этажами, им запретили свободно передвигаться, работать, учиться, читать, присутствовать на любых мероприятиях, заниматься спортом, посещать бани и больницы; им запретили даже громко разговаривать в присутствии мужчины; их больше не фотографировали и не рисовали, но зато могли продать в 10 лет, как овцу, могли насильно выдать замуж; могли избить за "неподобающую" одежду или посещение подпольной парикмахерской, за попытку научиться грамоте, за попытку выжить. Известность получил случай с женщиной по имени Латифа, которую жестоко избили за то, что она одна ходила по улице. У Латифы не осталось ни одного мужчины в роду, и она вынуждена была нарушить закон, чтобы заработать на хлеб. "Мой отец был убит в сражении… у меня нет мужа, нет брата, нет сына. Как мне жить, если я не могу ходить в одиночку?». Из-за запрещения врачам-мужчинам лечить женщин и существенного сокращения женского медперсонала смертность женщин, особенно при родах, резко пошла вверх. Женщин забивали камнями и расстреливали за "подпольную" работу; отрезали пальцы за то, что ногти на них были покрыты лаком, избивали плетьми за одежду не того цвета или фасона.
Окончательно решить "женский вопрос" все же не удалось: женщины нужны были для продолжения рода, но зато получилось вытеснить их из информационного пространства и даже из языка. Все словосочетания, где присутствовало слово "женщина", изменялись, например, "женский двор" на "весенний двор". Женщины исчезли как гражданки, как специалистки-профессионалы, как горожанки, как читательницы и зрительницы, собеседницы и соседки, как пациентки и медики, учительницы и ученицы, оставшись лишь в качестве домашней прислуги и носительниц маток. Если говорить совсем коротко и нецензурно - это был полный пиздец.
Однако не стоит думать, что афганские женщины согласились на роль безмолвных жертв. В тех условиях любое банальное действие приобретало характер акта сопротивления. Накрасить губы. Украдкой прочитать старый журнал. Выйти на улицу. Некоторые женщины-учителя продолжали преподавать в «подпольных школах» в своих домах, обучая местных детей или других женщин. За это им угрожала виселица - но они не могли иначе. А где-то в горах для женщин продолжался тот же кошмар, что и в средние века. И продолжается по сей день.
Примечательно, что апартеид талибы оправдывали заботой не только о мужчинах, но и о самих женщинах. Это так знакомо, не правда ли - оправдывать угнетение заботой об угнетаемом. Так и талибы вовсе не хотели обидеть женщин, наоборот: им создавали совершенно безопасную среду, где они могли сохранить своё достоинство и целомудрие. И еще одно: осуществлением режима угнетения занималась не только религиозная "полиция нравов", но и куча добровольных помощников. Как пишет Википедия, "многие женщины подвергались публичному наказанию без участия талибов, сами же талибы выступали против того, чтобы их члены принимали участие в наказании, описывая это так: мы не можем напрямую наказывать женщин за их проступки и поэтому возлагаем эту задачу на таксистов и продавцов, которые могут удачно давить на женщин и подавлять их, чтобы те не забывали, кто является главным в патриархальном обществе".
Не стоит думать, что с падением Исламского Эмирата Афганистан все закончилось. В настоящее время Талибан фактически контролирует около 70% территории Афганистана, в том числе провинции Гильменд, Кандагар, Пактия, Урузган, Нуристан, Кунар, Бадахшан, Забул, Газни и другие. Там по-прежнему женщины лишены прав, школы взрывают, а непокорных убивают. Да и в самом Кабуле ситуация отнюдь не радует - насилие над женщинами процветает. И конца этому пока не видно:(.
В 2010 году фотография этой афганской девушки появилась на обложке журнала "Time". Нос и уши, с одобрения одного из талибских командиров, ей отрезал ее собственный муж - в качестве наказания за попытку убежать. Ее выдали замуж в 12 лет в качестве расплаты за кровную месть - отдали против воли в семью мужа – боевика-талиба.
Женщина держит на руках ребенка перед приемом у врача в поликлинике на западе Афганистана. Она по-прежнему не смеет обнажить лицо.
Кровопролитное противостояние продолжается в Афганистане в течение многих десятилетий, а надежды на скорое разрешение конфликта нет. Сегодня страна является настоящей миной замедленного действия, которая может подорвать шаткий мир во всем регионе. «Талибан» удалось отстранить от власти в 2001 году, но представители радикального исламистского движения и по сей день представляют в Афганистане серьезную силу, с которой приходится считаться.
При режиме талибов произошли значительные изменения, которые коснулись жизни женщин в Афганистане. Многие гендерные проблемы по сей день остались неразрешенными, но в настоящее время, к счастью, ситуация постепенно начинает налаживаться. Намного хуже все было в восьмидесятых-девяностых годах прошлого века, когда женщин фактически лишили всех прав.
Основные ограничения
С восьми лет девочке запрещалось контактировать с мужчиной. Исключение составляли только муж и родственники мужского пола, которых называют махрам. Не позволялось появляться на улице без сопровождения мужа или родственника и без мусульманской одежды, которая полностью закрывает лицо и тело, оставляя только глаза. не могли носить обувь на каблуках, потому что звук шагов может раздражать мужчину, а это недопустимо.
Кроме того, представительницам прекрасного пола запрещалось громко разговаривать в общественных местах. Их разговор ни в коем случае не должен был услышать ни один посторонний человек. Все окна первых этажей зданий заколачивались или закрашивались, чтобы с улицы не было видно женщин, которые находятся внутри. В частных домах вместо этого часто устанавливали высокий забор.
Женщин в Афганистане нельзя фотографировать и снимать на видео, их изображения не допускается размещать в книгах, журналах, газетах или даже в собственных домах. Все словосочетания, в которых присутствовало слово «женщина», видоизменялись. Например, «женский двор» менялся на «весенний двор». Афганки не могли появляться на балконах любых зданий, выступать на радио или телевидении, присутствовать на любых культурных мероприятиях.
Как в Афганистане относятся к женщинам из-за этих ограничений, уже понятно. Ограничения были искажены до неузнаваемости, хотя создавались на основе исламского дресс-кода и шариата. Действия талибов были фактически направлены на ущемление прав женщин, так как в шариате нет закона, согласно которому представительницы прекрасного пола не могут работать, самостоятельно передвигаться, прятать руки и лицо. Наоборот, получение образования только приветствуется.
Внешний вид
Женщины в Афганистане не могут носить яркую одежду, так как талибы считают это сексуально привлекательным. Указ от 1996 года гласит, что афганки, которые носят обтягивающую и яркую одежду и украшения, никогда не попадут на небеса. Все салоны красоты оказались под запретом, как и косметика или лаки для ногтей. Женщины должны были прикрывать все тело, в том числе и лицо. Особенно поощрялось ношение бурки (паранджи, чадры) - свободного халата с длинными рукавами и закрывающей лицо сеткой.
Передвижение
Без мужа или родственника мужского пола афганская женщина оказывалась фактически под домашним арестом. Строгие ограничения делали невозможным практические любое передвижение. Например, Латифу, афганскую женщину, избила толпа талибов за то, что она ходила одна по улице. Но у Латифы на войне убили отца, у нее не было братьев, мужа или сыновей. А в приюте в Кабуле после прихода к власти талибов около 400 девочек оказались заперты в здании практически на год.
Кроме того, представительницам слабого пола не позволяется водить автомобиль (даже если есть сопровождающий - муж или родственник-мужчина), вызывать такси. Женщины и мужчины не могут вместе ездить на общественном транспорте. Подобные ограничения в меньшей степени повлияли на жизнь женщин в Афганистане из маленьких поселков, которые работали в пределах своей территории. Но и они не могли путешествовать в соседние селения.
Занятость
Талибы утверждали, что на работе женщина может вступить в половой контакт с коллегой в рабочее время, что противоречит законам шариата. Так что в сентябре 1996 года все женщины в стране были отстранены от любого вида наемной работы. Это массовое увольнение стало настоящей катастрофой для экономики, особенно в сфере домохозяйства и образования, где работали в основном представительницы слабого пола.
Тогда верховный лидер заверил, что женщины, которые работали на государственных должностях или в образовании, будут получать ежемесячное пособие (5 долларов). Члены радикального движения приветствовали соблюдение патриархальных ценностей и выделение средств для выплаты пособий.
Единственная сфера, где могли остаться женщины, - это медицина. Женщины-врачи нужны были, чтобы лечить представительниц слабого пола, но и на них накладывался ряд строгих ограничений. Многие добровольно покинули рабочие места из-за половой сегрегации и практики преследования. По этой причине женщины-врачи, количество которых в одной только из больниц Кабула сократилось с 200 человек до 50, очень ценились. Только они способны были оказать медицинскую помощь (в том числе родовспоможение) другим женщинам.
После падения режима талибов в Афганистане сложилась обстановка гуманитарной катастрофы. Многие женщины нуждались в квалифицированной медицинской помощи, тогда как женщины-врачи фактические отсутствовали. На работе разрешили остаться и представительницам гуманитарных организаций. По мнению талибов, они могли оказывать помощь другим беспомощным женщинам и пропагандировать полезность введенных норм.
Образование
Права женщин в Афганистане повсеместно нарушаются. Это же касается и сферы образования. Формально талибы поощряли образование, но только до восьми лет. Объяснялось, что такие меры предпринимаются для предотвращения контакта с мужчинами и как дополнительная мера безопасности. Учебная программа была изменена: она стала более «исламизированной», побуждала юных афганских девушек к совершению джихада.
В Кабуле от учебы были отстранен более 100 тыс. девочек, уволены практически 8 тыс. учителей, 63 школы сразу закрылись из-за нехватки кадров. Некоторые учители продолжили преподавать подпольно, они обучали взрослых женщин и афганских девушек в своих домах. Это огромный риск, потому что учителя могли в лучшем случае попасть в тюрьму, а в худшем и вовсе лишиться жизни.
Здравоохранение
До прихода к власти талибов врачам-мужчинам в экстренных ситуациях было разрешено оказывать медицинскую помощь женщинам, но после указа, что мужчине запрещено касаться тела чужой женщины, это стало невозможным. В результате стала повсеместной ситуация, когда представительницам слабого пола приходилось ездить на достаточно значительные расстояния, чтобы получить помощь.
В Кабуле существовали неофициальные клиники в собственных домах, которые обслуживали семью и соседей, но нужные медикаменты они предоставить, конечно, не могли. Значительно возрос процент преждевременных смертей среди женщин. Семьи, которые располагали достаточными финансами, имели возможность получать медицинскую помощь в соседнем Пакистане. В 1998 году запрещено было посещать больницы, медицинскую помощь можно было получить только в специальных палатах. В Кабуле, столице Афганистана, такие были только в одном госпитале.
В 1996 году женщинам запретили посещать бани, так как это (по мнению представителей радикальной организации) противоречило религиозным законам. Баня являлась для многих женщин в Афганистане единственной возможностью соблюдать правила личной гигиены, так что этот запрет вызвал всплеск инфекционных заболеваний.
Брак и дети
Девочек выдают замуж очень рано. Афганские свадьбы часто являются принудительными. Мужчине разрешается иметь одновременно до семи жен, но ни одна при этом не должна быть обделена его вниманием, все женщины должны быть обеспечены материально. Сейчас не многие афганцы имеют несколько жен - это слишком дорогое удовольствие.
Самую большую опасность для женщин в Афганистане представляет даже не Талибан, а собственная семья. Сегодня многие представительницы слабого пола страдают от жестокого обращения и угнетения, подвергаются физическому, сексуальному и психологическому насилию. Некоторые находят помощь в приютах, но большинство возвращается в семьи, где их обижали, потому что другой альтернативы просто нет.
Культура
Женщины и их изображения не могут присутствовать в любых СМИ, а любые словосочетания со словом «женщина» заменялись на альтернативные. Представительницам слабого пола нельзя было заниматься спортом и ходить в спортивные клубы. Все это сказалось на состоянии афганских женщин. Опрос показал, что 91 % из них испытывают симптомы депрессии.
Наказания
Наказаниям женщины подвергались публично, чаще на стадионах или городских площадях. В 1996 году одной афганской женщине отрезали большой палец за то, что у нее были накрашены ногти, в том же году 255 женщин избили плетью за нарушение правил дресс-кода. В 1999 некая Зармина была приговорена к казни за убийство мужа, который оскорблял и избивал ее. Женщина подверглась пыткам, не сознавалась в убийстве, которое фактически совершила ее дочь, а не она сама.
Афганка Айша Биби в двенадцать лет была насильно выдана замуж. Через шесть лет она попыталась сбежать и вернуться в родную семью, но отец сдал дочь командиру талибов. Несчастной девушке отрезали нос и уши, а затем оставили умирать в горах, но она выжила.
Были случаи, когда мужчин наказывали из-за женщин. Например, наказывали таксиста, который принимал женщину без сопровождения муж или родственника-мужчины, мужей тех представительниц слабого пола, которые в одиночку занимались стиркой белья у реки, и так далее.
Так было не всегда
Права женщин в Афганистане не всегда ущемлялись. В 1919 году, например, жительницы страны получили возможность голосовать на выборах, а в середине прошлого века им было разрешено не носить паранджу. В 1960-м в Конституции появилась норма о равных правах (без учета половой принадлежности). Но смута, бедность, отсутствие юридической и социальной защищенности, сиротство и вдовство сделали афганских женщин полностью зависимыми от мужчин. Все усугубилось, когда к власти пришло радикальное движение «Талибан».
Женщины-военные
Сейчас ситуация немного наладилась. Но все же есть серьезные проблемы, которые мешают женщинам в Афганистане спокойно жить. Сейчас есть даже женщины, которые служат в армии. Они получают доступ там, где это невозможно для мужчин, обучены поведению в разных ситуациях, изучают местные традиции и пуштунский язык. Правда, женщины-военные в Афганистане - это в основном американки, очень редко встречаются афганки-переводчицы.
Известные женщины
Сегодня многие женщины делают все, что в их силах, чтобы улучшить положение местных жительниц. Например, Фавзия Куфи, бывший депутат парламента, продвигает законы в защиту прав женщин, Робина Мукимьяр Джалалай участвовала в Олимпийских играх в 2005 году, а затем баллотировалась в парламент, а Мождах Джамалзадах чем-то похожа на азиатскую Опру Уинфри, девушка произвела настоящую сенсацию на телевидении.
Известна на Западе и Шарбат Гула, которую долго называли просто афганской девочкой. Она стала известной благодаря фотографии, которая попала на обложку журнала National Geographic. Удивительное фото Шарбат Гулы, сделанное в 1984 году, сравнивают с портретом Моны Лизы. Тогда Гуле было приблизительно двенадцать лет.
Исследуя взаимоотношения мужчин и женщин Афганистана, невольно начинаешь подозревать, что большинство этих людей являются поклонниками БДСМ-тематики. И не скрывают этого. Что еще можно подумать после просмотра многочисленных видеороликов, на которых афганские мужчины плетьми или кнутами избивают женщин в общественных местах? И те не сопротивляются. Может, им это нравится?
В ситуации, когда любое общение между представителями разных полов жестко регламентировано, даже побои становятся формой проявления внимания. Хоть и довольно извращенного. Единственное, что смущает, такие развлечения в стиле садо-мазо часто видят дети, они становятся невольными зрителями «соблюдения норм шариата». Насколько это опасно для неокрепшей психики подростков? Вот вопрос.
Так было не всегда
БДСМ не всегда являлось повальным увлечением афганцев. Отношения между большинством мужчин и женщин в этой стране на протяжении многих веков были довольно стандартными, как во многих исламских государствах Азии. Первые разговоры о положении представительниц прекрасного пола в афганском обществе начались еще во второй половине XIX века. А в 1919 году жительницы страны получили право голоса.
Дальше – больше. В середине прошлого века местные женщины избавились от паранджи, а в 1960 году в Конституции Афганистана появилась норма о равных правах граждан, независимо от половой принадлежности. Но начавшаяся смута и гражданская война перечеркнули позитивные перемены. Боевые действия, бедность, отсутствие социальной и юридической защищенности, вдовство и сиротство – все это сделало афганских женщин зависимыми от мужчин. А когда возникает ось «подавление – подчинение», тут и проявляются дремлющие в некоторых людях извращенные наклонности. И не только у мужчин.
В 1996 году после десятилетий кровавых междоусобиц, разоривших и практически уничтоживших когда-то процветавшее государство, к власти в стране пришло движение "Талибан". Его сторонники извратили не только отношения между мужчинами и женщинами, но и основы ислама, которым они прикрывались для удовлетворения своих нестандартных потребностей. Массовые порки женщин и другие телесные наказания, все эти БДСМ-утехи талибы устраивали прилюдно, чтобы «подсадить» на садомазохистские развлечения как можно больше людей. И это им удалось.
К сожалению многих извращенцев духовно близкий им режим талибов потерпел поражение, просуществовав в Афганистане более 5 лет. В декабре 2001 года к власти в стране пришла так называемая переходная администрация. Но положение афганских женщин существенно не изменилось. Конечно, таких массовых зверств, как при талибах, уже не происходит, но проблем от этого не становится меньше.
Что им запрещено
Афганцы считают потенциальными грешницами 8-летних девочек. С этого возраста им запрещено видеть мужчин за исключением родственников. Выходить из дома без сопровождающего тоже нельзя. О том, чтобы водить машину, не стоит и думать. Все тело женщины, в том числе и лицо, должно быть скрыто от посторонних глаз. Возбраняется и громко разговаривать, находясь в общественном месте, чтобы своим приятным голосом не вводить случайных прохожих в искушение. Выходить на балконы своих домов и выглядывать в окна первых этажей зданий тоже возбраняется: повсюду грешники, которые только этого и ждут. Даже дома женщины не могут позволить себе нарядную одежду и косметику. Работать запрещено во избежание встреч с посторонними мужчинами.
Без права на медицинскую помощь
Одной из главных проблем афганских женщин является невозможность получить квалифицированную медицинскую помощь. Фактически любая болезнь смертельна, если ее не лечить.
Обращаться к врачу-мужчине афганка не может, ведь это грех. А женщин-врачей в этой стране катастрофически мало, поскольку часть из них была казнена талибами за нарушение законов шариата, а другая часть бежала за границу. Новых специалистов никто не готовил, потому что исламисты категорически запретили женщинам учиться.
Богатым мужчинам проще: они могут позволить себе отвезти больную мать или сестру в соседний Пакистан, где нет такой проблемы. А бедняки вынуждены наблюдать, как родственница долго страдает, а затем умирает в муках.
Известные случаи насилия
При талибах в Афганистане работали подпольные школы и больницы. Врачи и учителя, помогавшие женщинам на свой страх и риск, в случае доноса попадали в тюрьму или на виселицу. Многие представители местной интеллигенции были казнены.
Афганкам отрезали пальцы на руках и ногах, если они отваживались делать маникюр и педикюр. В декабре 1996 года 225 женщин были избиты плетьми по решению суда: сторонники "Талибана" задержали их за нарушение исламского дресс-кода. Члены религиозной полиции ходили по улицам городов с кнутами и избивали всех встречных женщин, осыпая их оскорблениями. Подпольно работающих афганок просто расстреливали на улицах. Казни женщин, среди которых были многодетные матери, устраивались как шоу для многотысячной аудитории.
Талибы призывали таксистов и продавцов наказывать женщин прямо в общественных местах за те или иные нарушения правил шариата. Поэтому на улицах, где играют дети, можно было увидеть такую картину: мужчину с плеткой окружили дамы в паранджах, которые по очереди поворачиваются к нему спиной, а тот их нежно похлопывает, «наказывает». При этом данный тип не приходится женщинам ни родственником, ни супругом. Вот такое развлечение.
Аиша Мохаммедзаи
Правда, один случай домашнего насилия над женщиной, который стал достоянием широкой общественности, стоит особняком. В 2010 году весь мир был шокирован фотографией 19-летней Аиши Мохаммедзаи, также известной под именем Биби Аиша. Снимок был размещен на обложке журнала Time. У девушки не было ни носа, ни ушей. Их отрезал ее муж в наказание за побег из дома.
Эта афганка родилась в горной провинции Уразган. В 12-летнем возрасте ее выдали замуж за члена враждебного клана, чтобы остановить междоусобицу. Новая родня стала отыгрываться на девочке за все неприятности, причиненные ее семьей ранее. Первые два года, предшествовавшие браку, Аиша жила на конюшне. У ее мужа было 10 братьев, все они регулярно избивали невестку, издевались над ней, пользуясь беззащитностью и полным бесправием подростка.
В возрасте 18 лет, не выдержав домашнего насилия, девушка смогла сбежать от мужа и его родни. Разумеется, ее вскоре поймали и посадили в тюрьму города Кандагара. После возвращения к законному супругу на семейном совете было принято решение: отрезать Аише в наказание за побег нос и уши. Так и было сделано. Несчастную оставили одну в горах умирать, истекая кровью, но она выжила.
Сейчас у девушки все наладилось, насколько это возможно после перенесенных издевательств. Ей сделали серию пластических операций в США. Аиша живет в штате Мэриленд у приемных родителей, пытаясь справиться с психологической травмой.
Подложные сыновья
Афганская женщина оправдывает свое существование в этом мире только рождением сына. Мать мальчика поощряется обществом, ведь она подарила своему мужу наследника. Напротив, если в семье нет сына, а есть только несколько дочерей, то такую супружескую пару соседи и родственники осыпают насмешками, как неполноценных.
Во избежание сурового людского суда некоторые семьи идут на хитрость: одну из дочерей они «превращают» в сына. Просто одевают как мальчика, дают мужское имя и заставляют вести себя в обществе соответственно. Таких детей обычно называют «бача-пош». Их довольно много. Девочки быстро учатся скрывать от сверстников свой настоящий пол, они ходят в школу вместе с мальчиками, играют в футбол. Никто и не догадывается ни о чем.
Когда бача-пош подрастает, ее «превращают» обратно и выдают замуж. Такие резкие перемены могут негативно сказаться на психике, но кого это волнует? Главное, чтобы соседи больше не судачили и не показывали пальцем на супругов, которые не смогли произвести на свет сына.
