Это очень нужная и важная статья психолога Людмилы Петрановской. Родителям младшеклассников читать обязательно!
"Одна из самых вредоносных формул в воспитании звучит так: «Если ребенка сразу (не) приучишь, то так будет всегда». Не нужно приучать к рукам. Нужно сразу приучать к аккуратности. Не нужно приучать спать с мамой. Нужно сразу приучать оформлять письменные работы правильно. И т.д., и т.п. Ну, что за чушь, а?
Такой подход подразумевает взгляд на ребенка как на банку с крышкой, куда что засунешь, так оно там и останется. При всей очевидной вроде бы абсурдности этот взгляд обладает прямо-таки магнетическим действием, буквально гипнотизируя взрослых. «Ну как же так? Так и оставить? Но ведь тогда он будет ВСЕГДА (сосать палец, рыдать в магазине игрушек, забывать сделать уроки, играть в компьютер, любить Диму Билана – нужное подчеркнуть)! Нужно же что-то делать!». А-а-а, мы все умрем!
Я обычно говорю: «Слушайте, это вообще интересный ход мысли. Предлагаю не переводить ребенка за руку через дорогу. Надо сразу приучать! А то что же, так и будет ВСЕГДА только с нами ходить?». Замешательство. «Нет, так нельзя, это другое». Чем другое, а? Вот ребенок боится спать один. Ну, мы-то конечно знаем, что скелет под кроватью, которого он боится – нереален, в отличие от машин на дорогах. Но для него-то реален! Гораздо более чем, потому что скелета, такого страшного, он почти прямо видит, и почти прямо слышит, как тот скребет своими костями об пол. А машина – чего ее бояться? Едет и едет. Яркая, красивая.
(Как, интересно, дети объясняют себе, почему от одних опасностей взрослые готовы их оберегать и даже с чрезмерным рвением, а другим спокойно отдает на растерзание, да еще и стыдит, что ты боишься? Какая у них на эту тему версия в голове? Хотелось бы узнать).
Или вот начальная школа. Ну, зачем в первом классе уделяется столько внимания оформлению? «Чтобы сразу приучить, а то…». ОК, давайте приучим сразу интегралы решать? Почему-то мысль о том, что семилетний ребенок не может решать интегралы, очевидна. А мысль о том, что он НЕ МОЖЕТ просто в силу возрастных особенностей, упомнить все эти алгоритмы: четыре клеточки сюда, а если на последней строке, то не начинаем, а если не поместилось, то вот так. И все это надо делать одновременно с собственно письмом и думаньем!Такой чудесный возраст – с 7 до 10! Такой творческий, богатый, такой страстный интерес к тому, как устроен мир, такая способность к неожиданным обобщениям, ассоциациям, такая синтетичность восприятия любого предмета! Видеть мир не как набор научных дисциплин, а весь, как живой единый организм, думать о бабочках, о звездах, о составе грязи под ногтями, об ураганах, о викингах, об атомах, о том, почему люди смеются – с интервалом в пять секунд, а то и вовсе одновременно.
Не просто думать – ЧУВСТВОВАТЬ про это, пропускать через всего себя. Эти невероятные упорство и самоотдача в занятии тем, что интересно! Часами, с упоением, забыв обо всем, футбол ли это, конструктор, рисование, фантазирование – у кого что! Придумываются игры, рождаются свои Швамбрании и Терабитии, все эти клады, тайны, шифры. Стремительное развитие всех мыслительных функций, как цветок в ускоренной съемке разворачивается из бутона. Растет (должна расти, по крайней мере) уверенность в себе, самостоятельность, способность действовать в неожиданных, меняющихся обстоятельствах. Тяга к приключениям, к новому опыту. Зарождение дружбы, уже не детской, а настоящей, которая может быть на всю жизнь.
Идеальный мир ребенка этого возраста показан в мультиках «Земля до начала времен». Своя компания друзей, свобода, настоящие приключения, но где-то рядом есть мудрые и сильные взрослые, которые, если что, придут на помощь, а вечером уложат спать. И больше от них ничего не нужно.
А теперь подумаем, но что тратятся эти годы. Четыре клеточки вниз, две строки пропустить. О чем ты думаешь, Петров? Ты опять витаешь в облаках на уроке? ЧЕТЫРЕ клеточки, что тут не понятно? Еще раз, закрепляем. Повторим. Перепиши два раза. Напиши три строчки этого слова. Не шепчитесь. Не разговаривайте. На перемене не бегайте.
Почему у тебя такой бардак в портфеле? Неужели трудно аккуратно заполнить дневник? Хватит играть, нам некогда, пора на английский. Мы не можем позвать в гости Владика, ты не успеешь позаниматься музыкой. Ты не пойдешь гулять, пока не будут сделаны уроки. ВСЕ поперек задач возраста, ВСЕ вопреки природе ребенка.
Учебники. Тоска смертная. Кто подбирает эти тексты? Кто закладывает эти бесконечные тошнотворные петли повторений пройденного, так что у ребенка создается стойкое впечатление, что отходил четверть и НИЧЕГО нового не узнал? (Исключение – учебники Л. Петерсон. Очень правильно сделаны с учетом возраста, но в школах их не любят – сло-о-жно… Думать надо… Лучше еще разок повторить…)
Нормативы оценок: диктант без одной ошибки, но неаккуратно и с исправлениями. Трояк. Мораль для ребенка: содержание – ничто, форма – все. Главное, чтобы смотрелось, суть не так важно. Еще одна мораль: ошибка фатальна. Заметил и исправил – это тебя не спасет. Потом удивляемся, откуда неврозы и склонность опускать руки при первой же неудаче…
Программа: разделение на предметы, на темы, на блоки. Все раздроблено, один урок закончен, другой начат, одна тема, потом другая, связи никакой. Ребенок приходит в конце первого класса со слезами: «Задача не получается!» Проверяю – все верно, на одной полке 9 книг, на другой 15, ответ 24. Ребенок, уже в голос рыдая: «Ответ не может быть 24, потому что – внимание! – мы еще не выходим за пределы двух десятков! Я неправильно решила, пойду еще думать». Убиться об стену. Час отчаянных усилий на то, чтобы ребенок все-таки сделал вывод, что верить надо себе, своему разуму, а не непонятным рамкам, которые сами же составитель учебника по невнимательности нарушили. А если б не пришла?
Слушайте, я честно не понимаю, зачем это, а? Зачем вытаптывать все, что в это время бурно растет, и старательно возделывать то, что расти еще не должно и не может? Как в известной сказке про дуру-принцессу, возжелавшую подснежников в декабре и испортившую всем праздник, и без подснежников обещавший быть веселым. Почему нельзя ПРОСТО ПОДОЖДАТЬ?
Вот 10-11 лет. Синтетичность мышления уступает место аналитичности. Просыпается страсть к коллекционированию, систематизации, классификации, наведению порядка, интерес к деталям, внимание не к связям, а к различиям и противопоставлениям. Так давайте! Вот сейчас давайте и объясним про четыре клеточки, и про аккуратное ведение дневника – пойдет как по маслу. Раз, два – и все всё поняли. И отвращения еще не получили к самому процессу, с удовольствием, с азартом – кто лучше победит хаос и создаст порядок? Теперь это соответствует возрасту, этого просит душа, это будет в самый раз! Зачем тратить на это часы и нервы, когда это не в масть, не вовремя, некстати? Зачем ломиться в дверь, которая еще закрыта и которая сама в свое время обязательно откроется?
Это ведь все вроде описано в возрастной психологии и даже в педвузах изучается. Ну, или по крайней мере, видно просто при наблюдении за детьми, при работе с ними. Конечно, конкретные дети могут быть со своими особенностями развития, но общие тенденции все равно в этом примерно русле.
Почему особенности возраста игнорируются? Мне кажется, причиной – как раз вот этот страх. «Если сразу (не) приучишь, то…». Восприятие ребенка как неживого, несубъектного, неразвивающегося, не стремящегося к лучшему и большему. Маниакальная уверенность взрослых, что детей именно они воспитывают и формируют, и надо все предусмотреть, заложить хорошее, заблаговременно пресечь плохое. В результате ребенок, к которому относилась как к объекту применения воспитательных усилий, к подростковому возрасту нередко и становится объектом, почти неодушевленным предметом, который «ничего не хочет». Лежит на диване и щелкает пультом.
Это бывает у детей, выросших в казенном доме, которым все время указывали, что им делать и когда, и, как ни странно, у детей родителей, которые «посвятили им жизнь» и всегда «знали, как надо». Потому что все, чего ребенок когда-либо хотел, было «не то и не так», а все, чего, по мнению взрослых, ему следовало хотеть, и иногда он даже делал вил, ничего не давало его уму и сердцу, это ведь они хотели, а не он. Ну, и отхотели все. И самих взрослых все это делает глубоко несчастными, они убиваются из-за двоек и троек, из-за неаккуратного дневника, а потом – из-за того, что «ему ничего не интересно», и «он не желает ходить в школу».
Навеяно двумя параллельными впечатлениями. За окном – все тает, хотя только вчера казалось, что зима навечно. У ребенка вдруг в дневнике и тетрадях красота и аккуратность, в начале года было жуть что. Моей заслуги в этом ровно столько же, сколько в приходе весны. Я открываю-то все это хозяйство раз в три месяца, поэтому бросилось в глаза. Просто равноденствие, перелом. Просто дочке уже скоро будет десять"
Людмила Петрановская
С момента появления на свет ребенок становится центром жизни семьи. Родители, бабушки и дедушки заботятся о младенце, беспокоятся, хорошо ли он ел, спал, стараются всячески радовать его. Ребенок день за днем получает информацию о том, что он принят в мире, у него формируется уверенность в том, что «со мной все хорошо, я здесь по праву». Дети, у которых сформировано это ощущение, несут в себе заряд уверенности, могут спокойно и конструктивно реагировать на критику, находить выходы из сложных ситуаций.
Если же ребенок был лишен семьи или родители занимались чем угодно, но не им, если у него не было сформировано убеждение, что он существует в мире по праву, даже повзрослев, он любую проблему будет воспринимать как катастрофу, которую невозможно пережить. Такому человеку трудно учиться на своих ошибках, он становится очень уязвимым, тревожным, агрессивным.
Для взрослого человека количество фрустраций, переживаемых ребенком, кажется запредельным. Но ребенок справляется
Мы приходим в мир абсолютно беспомощными, мы не можем позаботиться о себе. Наше выживание, возможность стать самостоятельным и ответственным человеком полностью зависит от того, будет ли у нас «свой взрослый», тот, кто готов заботиться, защищать, жертвовать своими интересами ради нас. Он не обязательно должен быть сверхуспешен, умен или силен. Он должен лишь считать ребенка своим, заботиться о нем, защищать его.
В идеале у каждого из нас должен быть «свой взрослый», рядом с которым спокойно и безопасно, который находится с ребенком в отношении привязанности - отношении защиты и заботы. Это отношение привязанности к «своему взрослому» становится для детей мостиком в жизнь, проходя по которому они будут развиваться и постепенно становиться самостоятельными.
Научившись ходить, ребенок начинает активно исследовать мир: постоянно что-то трогает, изучает, куда-то лезет. И, естественно, когда он так активно всему учится, он очень часто испытывает фрустрацию - негативное переживание, связанное с неудачей, невозможностью получить желаемое.
Залезал на диван - упал, играл с дверцей - прищемил пальцы, потянулся за чашкой - чашка разбилась, захотел съесть конфету - мама не разрешила… И так каждый день! Для взрослого человека количество фрустраций, переживаемых ребенком, кажется запредельным. Но ребенок справляется. И в первую очередь это возможно благодаря тому, что в любой сложной жизненной ситуации для преодоления фрустрации он обращается к «своему взрослому». Если он немного расстроен, ему достаточно постоять рядом с мамой, если фрустрация сильная, то ему необходимо, чтобы его взяли на ручки, обняли, утешили.
Мы социальные существа, мы получаем поддержку и защиту в отношениях с близкими людьми. Когда мы сталкиваемся с чем-то, что вызывает слишком сильные, непереносимые негативные эмоции, с которыми мы не можем справиться, нам важно получить поддержку.
Необходимо, чтобы какой-то человек предоставил себя в качестве контейнера, психологической утробы, создал безопасный кокон между нами и миром, чтобы в этом коконе мы смогли безопасно пережить любые сильные чувства. Благодаря этому механизму - контейнированию (от английского слова container - «вместилище») - человек выходит из состояния стрессовой мобилизации. Универсальный способ контейнирования - объятия.
Для взрослого человека может быть достаточно разговора, внимания. Ему важно получить сигнал: «Я не один, обо мне позаботятся, я могу не беспокоиться о своей безопасности». Для ребенка это особенно важно, поскольку переживать фрустрацию и одновременно заботиться о безопасности невозможно. А чувство незащищенности мешает ему развиваться.
Вообще, у ребенка два основных состояния: «хочу к маме» и «мама рядом, как все вокруг интересно». Когда ребенок находится рядом с родителями, например на прогулке в парке, он занят исследованием мира. Но если вдруг родителей рядом не оказывается - он прекращает исследование до тех пор, пока родители не найдутся и контакт с ними не восстановится.
Когда человек испытывает стресс, происходит мобилизация всех ресурсов организма
То же относится и ко всему детству в целом. Как только ребенок «насыщается» отношениями со своим взрослым, он отправляется в самостоятельную жизнь. Цель родителя - стать ненужным ребенку. Чтобы ребенок научился справляться с трудностями без взрослого и, со временем, мог сам строить отношения со своими детьми.
Когда человек испытывает стресс, происходит мобилизация всех ресурсов организма. Чтобы увеличить шансы на успех, все системы начинают работать на повышенных оборотах. Но длительное пребывание в таком состоянии невозможно, поэтому после каждой мобилизации, чтобы гормоны стресса ушли из крови, необходима демобилизация, расслабление.
Если успех достигнут, демобилизация происходит за счет радостных переживаний, вызывающих расслабление. Если же получить задуманное не удалось, ребенок переживает фрустрацию, и в таком случае демобилизация возможна только через контейнирование: агрессия трансформируется в печаль через плач. Мы попадаем в объятия близкого человека, через слезы и печаль принимаем ситуацию. Тело расслабляется, появляется чувство усталости, успокоения.
Только близкие отношения дают возможность справиться с фрустрацией без потерь
Без контейнирования ребенок лишен возможности демобилизоваться, он застревает в состоянии стресса, становится напряженным, недоверчивым, у него повышается уровень тревожности, агрессивности. Чтобы выдерживать постоянное давление негативных эмоций, он может либо пойти по пути снижения эмоциональной чувствительности, либо вообще не мобилизовываться.
Наращивая защитный «панцирь», чтобы не чувствовать боль и обиду, он лишается и позитивных переживаний, а успокоения это все равно не приносит, потому что только контейнирование, только близкие отношения дают возможность справиться с фрустрацией без потерь. А отказ от мобилизации делает человека апатичным, безвольным, безответственным. Ребенок, выбравший этот путь, даже не пытается достичь цели, самое незначительное затруднение на пути повергает его в отчаяние.
Если же ребенок получает поддержку взрослого, он может переживать сильные стрессы, не разрушаясь, не приобретая патологических черт характера, накапливает позитивный опыт переживания неудач и учится извлекать уроки из собственных ошибок.
Никак.
Как бы родители ни разводились, для любого ребенка это будет травмирующим событием. Но своим поведением в процессе развода родители могут либо усилить травму, либо смягчить болезненные последствия этого события. Ребенку совершенно не важно, кто кому изменил или кто кого обидел. Это не его дело, не надо его в это втягивать. Его волнует, будет ли папа, как раньше, читать ему сказку на ночь, будет ли он видеть бабушек и дедушек - значит, надо объяснить, ему, как все теперь будет организовано. Понятно, что ребенок не может ничего не потерять при разводе, но вы можете показать ему, что заботитесь о его потребностях и пытаетесь максимально сохранить то, что для него ценно.
Здесь скорее встает вопрос, что нельзя делать во время развода. Вот несколько простых правил:
Не запрещайте ребенку злиться, быть возмущенным и печальным по этому поводу;
Не делите ребенка;
Не ставьте его перед выбором;
Не жалуйтесь друг на друга перед ребенком (и присматривайте за бабушками);
Не вовлекайте ребенка в скандалы;
Максимально разгружайте его от ответственности за ваше расставание;
И главное правило - поменьше вранья. Не надо делать вид, что все прекрасно, когда это не так.
И не надо заставлять ребенка делать вид, что ему все нипочем. Развод – это большой стресс для всех, переживайте его честно и поддерживая друг друга.
Кроме того, есть определенные возрастные рамки, когда ребенку сложнее пережить расставание родителей. В первую очередь, это период детского эгоцентризма, примерно в 4-7 лет, когда все события кажутся ребенку связанными с ним, поэтому он может чувствовать себя виноватым в вашем разводе. Но, конечно, это не значит, что ребенок в таком возрасте не может пережить развод родителей - это значит, что ему просто нужно уделять особенное внимание. И проговаривать с ним, что он ни в чем не виноват. Как бы партнеры ни старались, чаще всего разводу предшествуют какие-то претензии друг к другу, скандалы и некрасивые сцены, которые происходят на глазах детей. И ребенку может казаться, что это его поведение или непослушание спровоцировало конфликт. Или он может питать иллюзии, что может очень постараться и помирить родителей. Эти риски надо иметь в виду.
Независимо от возраста, у ребенка может быть период в жизни, когда ему и так тяжело, а тут еще развод родителей. Переезд, конфликт в школе, болезнь, что-то еще. В этом случае по возможности родителям лучше отложить этот процесс. Но обычно это не такой уж продолжительный срок. Если вы хотите развестись, но понимаете, что вашему ребенку это сейчас совсем некстати, всегда можно договориться: живем вместе еще полгода или год, а потом разойдемся. Если решение уже принято, конфликтов будет меньше.
Но это не значит, что умерший брак надо сохранять любой ценой, чтобы не ранить ребенка. Часто люди заявляют, что живут вместе «ради детей». Но чаще всего это просто «отмазка». Потому что, с одной стороны, это отличный повод не работать над отношениями и не стремиться делать брак лучше, с другой стороны – повод не освобождать друг друга. Детям нет никакой пользы в том, чтобы наблюдать подобные неискренние отношения.
Хотите, чтобы ваш ребенок рос счастливым? Мечтаете стать хорошим родителем? Планируете узнать больше о процессе воспитания? Тогда вы обратились по адресу! Людмила Петрановская помогает будущим и уже состоявшимся родителям реализоваться.
Биография Людмилы Петрановской
За плечами у Людмилы филологическое образование и институт психоанализа. Она, как никто другой, разбирается в отношениях между родителями и детьми. Искренне “заболев” психологической проблемой адаптации детей-сирот в новых семьях, она создала целую образовательную организацию для приемных родителей. Кроме того, Людмила активно популяризирует тему привязанности. Известность ей принесла серия книг с советами для младшего школьника, помогающих найти выход в различных жизненных ситуациях.
Книги, лекции и вебинары Людмилы Петрановской - это:
В книгах Людмилы Петрановской вы найдете ответы на любые вопросы о воспитании детей. Перед вами откроется новый мир родительства: улучшится взаимодействие с ребенком, воспитание станет интересным и увлекательным процессом.
Людмила Петрановская говорит о сложных вещах простым языком. Вы поймете, что делать с эмоциональным выгоранием, и как не потерять при этом себя. Узнаете о роли привязанности в жизни ребенка, научитесь управлять трудным поведением. И это далеко не все!
Людмила Петрановская обучит мастерству быть родителем. Удивительные психологические приемы помогут вырастить по-настоящему счастливого ребенка.
Кто не ловил себя на мысли: «А вот в наше время…»? Дети больше читали, больше общались, больше учились… И вообще - были другими. Так ли это? С чем связан неизменный конфликт отцов и детей, поколения прошлого и нынешнего? Интересное мнение Людмилы Петрановской, семейного психолога и специалиста по семейному устройству детей-сирот.
— Яркие портреты формируются после исторических катаклизмов. Представим себе альпийский луг, где цветут самые разные цветы. Это нормальное состояние общества: семьи разные и дети. Когда происходит мощная историческая травма — война, массовые репрессии, массовая депортация, — по этому лугу проходит газонокосилка, превращает его в стерню: уже не поймешь, где лютик, где мак, где ромашка. У следующего поколения появляются однотипные семейные ситуации: после войны чуть ли не в каждой семье — отсутствующий папа, переутомленная мама с отмороженными чувствами… Начиная с третьего поколения эта ситуация размывается, и личные обстоятельства начинают играть большую роль. К четвертому поколению последствия травмы в целом стираются. Снова нарастает травка, зацветают цветы.
Травматичными были 90-е годы. Они несопоставимы с войной, тем не менее уровень жизни катастрофически упал, люди оказались дезориентированы. И поколение детей начала 90-х, мне кажется, больше всего травмировано выражением беспомощности на лицах родителей, их неуверенностью в завтрашнем дне. Отсюда у детей этого поколения — неуверенность и социальная пассивность: хочу, чтобы все было, но не знаю, что для этого делать. И дефицитарность мира: у других всего больше, у других все лучше…
— А может, наоборот, их разбаловали родители, которые вкалывали, как лошади, чтобы у ребенка всегда все было?
— У меня тоже было время, когда я не могла купить старшему мороженое, а «сникерс» мы резали на всю семью. А в жизни младшей этого вообще не было — и, казалось бы, она должна быть более избалована. А на самом деле — наоборот: сейчас те, кому 14—15 лет, уже интересуются благотворительностью, они в гораздо меньшей степени потребители. Они готовы всем все отдать. Дело не в избалованности, а в травмированности: родители-добытчики психологической безопасности сами не имели и детям дать не могли. Дети и подростки начала 90-х — гораздо более неуверенные. Следующее поколение спокойнее, легче относится к ограничениям (не считая, конечно, детей в особых обстоятельствах: скажем, приемные родители другое рассказывают). Сейчас вот этих переживаний — у кого какие джинсы, у кого какой телефон — очень немного осталось.
— Зато есть другие факторы, которые влияют на это поколение. Изменилась информационная среда, прилепила детей к телевизору и компьютеру, отвлекла от книги.
— Для нас отношения этих детей с информационной средой — черный ящик. Мы здесь похожи на курицу, которая высидела утят и теперь в панике мечется по берегу. Мы не особенно понимаем, что они там делают, насколько им там безопасно. Недавно родители жаловались мне на встрече, что дети не читают. А я напомнила им про Фамусова, который был очень озабочен тем, что дочь его читает романы. Родители говорят: «Ну это же зависимость!» А когда вы Толкиена читали в 12 лет, а его бы у вас кто-то отнял, — ваша реакция отличалась бы от ломки? Компьютер тоже дает возможность пожить в параллельной реальности.
Мы не очень понимаем характер их общения. Вроде бы они общаются меньше, но, с другой стороны, — общаются непрерывно. В каком-то смысле они и футбол смотрят вместе, и на каникулы не расстаются, хотя могут быть в разных странах. Они все равно обмениваются шутками и фотками. Это общение другого качества, но нельзя сказать, лучше оно или хуже.
Есть вопрос безопасности. Можно увидеть кучу всякой дряни, нажав пару кнопок. С другой стороны, в нашем детстве тоже кто-то какие-то картинки показывал. Вопрос в том, чтобы у ребенка был понимающий взрослый. Он сумеет объяснить, что порно, скажем, смотреть не надо не потому, что увидишь что-то не то, а потому, что в жизни все устроено не так: и отношения между людьми, и секс не так устроен, а в силу ограниченности опыта можно этого не понять.
— А еще эти дети совершенно не слушают взрослых, учителей в грош не ставят.
— Если дети не слушаются чужих взрослых (а не вообще любых взрослых) — это само по себе прекрасно. Это показывает, что у человека нормальная привязанность к своим, нормальная ориентировочная реакция: «Своих слушаюсь, чужих нет — по крайней мере, пока они не покажут мне, что им можно доверять». Учитель должен показать ребенку, что он достоин доверия, тогда дальше все идет нормально. А если он показывает, что он источник насилия, а не защиты и заботы, то дети ведут себя соответственно.
— Дети отупели? Пусть на себя посмотрят.
— Вузовские преподаватели жалуются, что качество подготовки абитуриентов упало. Дети стали хуже учиться?
— Тут очень много факторов. И то, что самые сильные уезжают, не доходят до этих преподавателей. И то, что образование у нас на глазах перестало быть социальным лифтом, что его очень сильно дискредитирует и мотивацию снижает. Когда мы смотрим на парламент, наполненный спортсменками и чьими-то любовницами, дети понимают, что карьера не имеет никакой связи с образованием. И это не вызывает острого желания учиться. Образование не ощущается как нечто полезное. Моя знакомая, которая вернулась из Германии, где училась на юриста после российского вуза, говорит: там никто не верит, что у нас на экзамене надо знать текст закона наизусть. Зачем его учить — вот же он лежит? Можно знать закон наизусть, а потом не понимать, как быть с конкретным делом. А там — десятки кейсов, хитроумных, специально подобранных, набитых непростыми противоречивыми ситуациями. Все образование построено на работе с конкретными кейсами и их обсуждении. Для студентов это сложно, они месяцами работают по 14 часов в сутки без выходных, чтобы получить диплом, но у них нет ощущения, что они занимаются дурью, что это издевательство. Дети не дураки, они все понимают, и если предлагают бессмыслицу, это очень отрицательно сказывается на их мотивации.
— Как лечить-то это все?
— Революция? Я не знаю, какой еще может быть ответ, когда не работают социальные лифты. А из мирных способов: не выносить мозг учителям, и они многое устроят. Вообще образованию не нужна такая степень контроля и регламентации. В Москве, а за ее границами — тем более, сейчас частную школу создать невозможно: не потому, что нет желающих, а потому, что так много регламентирующих и контролирующих инстанций, что миссия невыполнима. Зачем это? Государство должно контролировать безопасность на самом базовом уровне, чтобы никто не открывал частную школу в подвале с крысами и не учил колоть героин. Все остальное может быть по-разному. Пусть родители выбирают: ведь у детей очень разные потребности в образовании, пусть для каждой потребности будет возможность. В конце концов, люди платят за это деньги в виде налогов, почему у них нет возможности выбирать подходящую услугу для своего ребенка. Мне кажется, что если бы от школы отстали, это было бы огромным плюсом.
— Получается: отстаньте от детей, с ними все в порядке? Чините свое общество?
— Ну… да. Проводили же в Америке, где школы очень разные, исследования, пытались отличить хорошие школы от плохих. И выяснили, что не важно, в каком районе школа находится, насколько она богата, большая она или маленькая, какие у нее программы — классические, с латынью и древнегреческим, или ультрасовременные. Важно другое. Во-первых, автономия школ — каждая со своими правилами, границами, стратегией. Второе: активное участие родителей в определении этой стратегии, сотрудничество с родителями, но сотрудничество не как с заказчиками химчистки — вот мы вам чумазенького привели, а вы нам чистенького верните, — а творческое и материальное их участие в попечительском совете. Третий фактор — отношения учителей с учениками: уважение, внимание, интерес. Эти три фактора делают школу успешной независимо от того, обычная это школа в спальном районе или дорогая частная.
