Да, чувак, это отвратная вещь. Многие люди категорически не могут читать книг. Они называют это разными словами: не хватает усидчивости, не хватает концентрации, «не идет». Не так давно от одного товарища, который внезапно увлекается… соционикой, я узнал, что он не может читать книги по одной причине, якобы научной: он аудиофил. Конечно, я не приуменьшаю важности этой классификации, проблема только в том, что она к делу практически не относится. В чтении книг главное опыт и привычка. Это весьма ценный навык, и лично я считаю, что он так же жизненно необходим, как, например, умение готовить. Но что же делать, если серьезная литература у тебя никак не идет? Из этой статьи ты узнаешь, почему книги не читаются, и получишь совет, как научиться читать книги.
Почему книги не читаются
Если книга не идет, это не значит, что ты аудиофил или тебе не хватает усидчивости. Проблема гораздо проще: у тебя нет книжного опыта.
1. Тебе лень
Да, чувак, лень, она такая! Некоторые товарищи читают книжки Достоевского годами, а другим хватает недели две. Почему так происходит? Потому что тебе лень. Лучшее средство против лени — мотивировать себя. Сначала тебе лень, потом становится терпимо, а потом без этого жить не можешь.
2. Книга кажется скучной
Нет спецэффектов, даже картинок нет! Как это может быть интересным досугом? Мне кажется, что в таком отношении виновата наша система образования. Все эти сочинения на тему «Прав ли был Базаров?», «Не придурок ли Раскольников?», «Образ дуба и его значение в российской истории», «Образ тапера» и вся такая ерунда. Причем, как я помню по своим школьным годам, мы в классе уделяли довольно мало внимания непосредственно чтению, а вот написанию этих скучных статей, высосанных из пальца, крайне много времени. Большим упущением было почти полное отсутствие иностранной литературы, что закрепило в некоторых товарищах уверенность, что русская литература самая великая, а на Западе только извращенное говно подают. К тому же, большинство школьников не интересуют моральные вопросы, весьма серьезные причем, даже отличники их до конца не понимают. До пятого класса я страшно любил читать, но когда начался период первых школьных сочинений, книги казались мне чертовски унылым занятием, а постоянное размусоливание тем отбило у меня всякое желание читать. Нет, я читал, но буквально скрипя зубами. Если бы лет в 12 я сильно не заболел, не пролежал много времени в больнице и не прочитал бы от скуки «Героя нашего времени» и еще много книг из программы, я бы вряд ли так охотно читал книжки.
3. Нет привычки
Читать книги — дело привычки. Если не привыкнуть к этому, не научиться представлять себе другой мир и абстрагироваться от реальности, читать будет сложнее. Так что привычку надо нарабатывать постоянным и частым чтением.
А теперь поговорим о том, как можно научиться читать больше и лучше.
Книга «не идет»
Один из коллег как-то жаловался, что рядом с кроватью его жены лежит объемный томик Достоевского. Почти каждый день она открывает его, читает некоторое время, сморщив лоб, а потом ложится спать. И так происходит почти год. Да, чувак, многие люди действительно не имеют привычки читать, а делают это чаще всего для саморазвития и чтобы показать, что таки не зря живут в самой читающей стране мира.
1. На силу
Во всем очень важно принуждение. Ты не ослышался! Если не сделать первый шаг, всё полетит к чертям. Иногда первый шаг нужно делать даже без мотивации, она может прийти позже. Если начинать постепенно, можно приучить себя к чтению. И вот ты увлекаешься книгой и читаешь дальше с большим удовольствием.
2. Начинай с небольших текстов
Если у тебя никогда не было опыта читать книги больше 500 страниц, тебе, вероятно, будет трудно читать как большие произведения, так и многотомники, поэтому рекомендую тебе начать с небольших текстов. Сборники рассказов, небольшие повести известных и не очень авторов — все это хороший способ приучить себя к чтению. Конечно, есть и достаточно интересные большие произведения, которые, несмотря на объем, читаются очень быстро. Но тут есть проблема: тебе надоедает читать много текста с одними и теми же героями на одну и ту же тему. С опытом к тебе придет возможность осиливать том за томом какой-нибудь «Песни люда и пламени» или «Саги о Форсайтах» за недели.
3. Привычка — вторая натура
Если хочешь получать удовольствие от чтения, нужно привыкнуть часто читать. В идеале хорошо читать каждый день. Плевать на объем — главное, каждый день. Тогда привычка закрепится в твоем мозгу еще сильнее и ты постоянно будешь думать, что бы почитать. Или почему тебе не хватает времени перечитать все те книжки, какие хочется. Книжная зависимость — охренительная зависимость, хотя нужно быть аккуратнее с этим делом, а то можно превратиться в этакую филологическую деву.
Головокружение от успехов
Одна из неприятнейших вещей на свете — это книжный снобизм. Он выражается либо в том, что человек, который ранее практически никогда не открывал книги, читает какого-нибудь Ремарка или Хемингуэйя, охреневает от того, что в книгах могут быть такие оригинальные, с его точки зрения (неопытного человека), идеи, и становится этаким носителем истины. От такого человека крайне часто можно услышать презрительные фразы «Книжек больше читай!», «Ты, наверное, книжек мало читал, они ума добавляют», «Книги мир изменяют, а ты какой-то непросвещенный! Всё интернеты!» Самое забавное, что это можно услышать от людей твоего возраста. Еще более забавно, что эти просвещенные личности, прочитавшие две-три книги, которые «вторглись в их подкорку», не могут хотя бы на секунду представить, что люди рядом с ними читают книги гораздо чаще, чем они, но не считают, что это может возвеличивать их над другими. Второе проявление книжного снобизма — это чтение «элитной» или «правильной» литературы. Это может выражаться в том, что для человека есть высшие жанры (скажем, постмодернизм, футуризм или мистический реализм), но вот фантастика, детективы и фэнтези будут для него автоматически недостойными жанрами. Такому человеку сложно объяснить, что есть бульварное чтиво, а есть что-то, в чем можно найти пресловутый глубокий смысл и идеи. К слову, такие товарищи иногда приплетают ту же самую фантастику в свои любимые книги и до боли в паху спорят, что эти книги не фантастика.
Хорошая литература — она хорошая всегда. Иногда ты перерастаешь книги, и Ремарк кажется очень вялым на фоне Гессе или Томаса Манна. Главное — это не останавливаться и не думать, что чтение делает тебя лучше других: ты просто читаешь книги. А еще можно научиться
Великий немецкий писатель Томас Манн в своих суждениях был очень сдержан и тщательно взвешивал каждое слово - именно за эту умеренность и серьезность мы его и любим. Для рубрики «Инструкция по выживанию» «Горький» отобрал самые интересные высказывания Манна о русской революции, дьявольщине Ницше, растворителе глупости и других важных предметах.
О Германии и немецкой культуре
Не греша ни фривольностью, ни причудливостью, ни педантизмом, ни чопорностью, я не вижу причины, по которой в будущем, если мне суждена хоть какая-то долговечность, немцы должны отказать мне в любви. Что может не понравиться им в личном моем поведении? Я был тихим, вежливым человеком, который собственным трудом добился известного благосостояния, женился, производил на свет детей, ходил на премьеры и был настолько хорошим немцем, что за границей больше месяца не выдерживал. Неужели непременно нужно еще играть в кегли и пить?
Я не решился бы огульно назвать славянское начало анархическим и разлагающим хотя бы по той причине, что понятие разложения очень неопределенно и отдает буржуазной трусостью, которая не представляет собой духовной ценности. То, что называют разлагающим, бывает часто направлено не против жизни, а на освежение и обновление жизни. Стремление Гёте к порядку, к мере и к форме выражало его волю к самообузданию своей поначалу опасно, до демонизма, могучей натуры, и эта воля прекрасно сознавала свое большое народно-воспитательное значение, но если видеть разрушительное начало, например, в критическом духе, то в немцах его, конечно, столько же, сколько в любой другой расе, знаменитый пример чему - «сокрушительное» творчество Канта, и все знают, как много лирически-личного в образе гётевского Мефистофеля, а ведь он самым великолепным и самым забавным образом олицетворяет принцип разумного разложения.
Что такое ирония, это знают в Германии пять-шесть человек, не больше; и что она - свидетельство не просто «холодного сердца», а некоей духовной строгости, дисциплины, «выдержки», артистического достоинства (и кое-чего другого), это дуракам и в голову не приходит.
О вере
Вера? Вы хотели бы знать, какая вера хранится в моем шкафу, но ничего не можете увидеть. Если проэкзаменовать себя, результат получится в высшей степени тривиальный: я верю в доброту и духовность, в правдивость, свободу, смелость, красоту и праведность - одним словом, в суверенную веселость искусства, великого растворителя ненависти и глупости. Этого, наверное, недостаточно. Возможно, что кроме того нужно верить в Господа Бога или в Atlantic Pact. Но мне хватает другого.
О таланте
Моя работа очень меня тревожит. Это, конечно, в порядке вещей и вообще-то неплохой знак. У меня никогда еще не «било ключом», и если бы это случилось, то вызвало бы у меня недоверие. Только у дам и у дилетантов бьет ключом, у нетребовательных и несведущих, которые не живут под гнетом таланта. Ведь талант - вещь совсем не легкая, это не просто мастерство. В корне своем это - потребность, это критическое представление об идеале, это - неудовлетворенность, которая только через муку родит и совершенствует свое мастерство. И для самых великих и для самых взыскательных талант их - это страшнейший бич.
Об иррационализме
Я представляю идею равновесия, и она-то и определяет мое, я сказал бы, позиционно-тактическое отношение к проблемам времени. Уже лет десять я держался в своих эссе и культурно-критических работах подчеркнуто рационалистической и идеалистической позиции, но к позиции этой я пришел лишь под давлением иррационализма и политического антигуманизма, распространившегося в Европе, особенно в Германии, и издевавшегося над всяким гуманным равновесием. Знаете Антигону? Сначала эта девушка одинаково чтит обе разновидности божества, подземную и светлую, но из-за того, что ее антагонист Креон поверхностно переоценивает горние силы, ей приходится чрезмерно подчеркнуто чтить силы Аида. У меня картина обратная и все-таки сходная. Но характерно, что рационально-идеалистическая гуманность проявляется почти исключительно в критической эссеистике, в полемике, а не в моем поэтическом творчестве, где моя изначальная природа, требующая равновесия в гуманности, находит гораздо более чистое выражение.
О романе
Чистые стихи - чистые в том смысле, что держатся на почтительном расстоянии от общественных и политических проблем (что лирика делала далеко не всегда) - подчиняются иным законам жизни, чем современная прозаическая эпопея, роман, который из-за своей аналитической интеллектуальности, сознательности, из-за природного своего критицизма вынужден бежать от социального и государственного уклада, при котором те могут притаиться в сторонке и процветать без помех в прелестном уединенье. Но именно эти его прозаические качества, сознательность и критицизм, а также богатство его средств, его способность свободно и оперативно распоряжаться показом и исследованием, музыкой и знанием, мифом и наукой, его человеческая широта, его объективность и ирония делают роман тем, чем он является в наше время: монументальным и главенствующим видом художественной литературы. Драма и лирика по сравнению с ним - архаические формы.
О развлечениях
Тяжкая жизнь? Я художник, то есть человек, который хочет развлекаться, - не надо по этому поводу напускать на себя торжественный вид. Правда, - и это опять цитата из «Иосифа» - все дело в уровне развлечения: чем он выше, тем больше поглощает тебя это занятие. В искусстве имеешь дело с абсолютным, а это тебе не игрушки. Но все-таки, оказывается, это игрушки, и я никогда не забуду нетерпеливых слов Гёте: «Когда занимаешься искусством, о страдании не может быть речи». Оглядываясь назад, он потом говорил: «Это было вечное ворочанье камня, который снова и снова требовалось поднять». Хорошо замечено. Но отними у нас это проклятую глыбу, и мы как еще затоскуем по ней! Нет, о страдании в искусстве не может быть речи. Кто в глубине души избрал себе такое приятное дело, не должен перед серьезными людьми строить из себя мученика.
О Ницше
Наша драма, дорогой маэстро, в истории духа, в великих и представительных образцах давно отыграна; мы, нынешние, - это всего лишь публицистически-злободневная вариация случая Ницше contra Вагнер. Ницше, как и Вагнер, от которого он со своим судом совести отмежевался, но которого любил до конца жизни, был по духовному происхождению поздним сыном романтики. Но оттого, что могуче-удачливый Вагнер сам себя славил и завершал, а революционный Ницше, напротив, преодолевал себя и «стал Иудой», Вагнер и остался всего лишь последним прославлением и бесконечно очаровательным завершением какой-то эпохи, тогда как Ницше стал ясновидцем и проводником в новое будущее человечества.
Я не могу злиться на Ницше за то, что он «испортил мне моих немцев». Если они были настолько глупы, чтобы поддаться его дьявольщине, то это их дело, и если они не переносят своих великих людей, то пусть они больше их не рождают.
О Геббельсе
(Из письма Леону Фейхтвангеру в честь его шестидесятилетия)
Вы понесли потери и претерпели оскорбления, были оторваны от своих корней, прошли через личные опасности, - я не слыхал, чтобы Вы говорили об этом иначе как со смехом, и все обошлось для Вас хорошо. Думаю, Вы были первым, кто сумел в эмиграции создать себе более чем достойный, великолепный дом: в Санари-сюр-мер, где мы вместе прожили первые месяцы, после того как нас вычеркнули из числа немецких писателей. Мне хотелось провести Геббельса по Вашим комнатам и показать ему открывавшийся оттуда вид, чтобы его позлить.
О Джойсе и Шенберге
Музыка, как и все другие искусства - и не только искусства! - пребывает в кризисе, который, иногда кажется, грозит самой ее жизни. В литературе он порой затушевывается ироническим традиционализмом. Но все-таки Джойс, например, от которого я в каком-то отношении не так уж далек, для вкуса, сформированного романтическо-реалистическим искусством, такое же оскорбление, как Шёнберг и иже с ним. Кстати, читать я его не могу, хотя бы потому, что для этого надо вжиться в английскую культуру. А что касается соответствующей музыки, то за меня лично можете не опасаться: я ведь в сущности с головы до ног предрасположен к романтической пошлости, и при хорошем уменьшенном септаккорде у меня все еще льются слезы из глаз.
О Гете
Не могу забыть, как глубоко потряс меня его ответ одному молодому человеку, восторженно заявившему, что он хочет жить для искусства, трудиться и страдать. Гёте холодно возразил: «О страдании в искусстве не может быть и речи». Для натур экстатических, для одержимых поэзией у него всегда наготове ушат холодной воды. Однажды, к великому изумлению собеседника, он заметил, что стихотворение само по себе ничего не стоит. «Каждое стихотворение - поцелуй, который мы дарим миру. Но от одних поцелуев дети не рождаются». После чего умолк и не пожелал продолжать разговор.
О конце буржуазной культуры
Конец буржуазной эпохи культуры я датировал бы не 1933 годом, а уже 1914. Ведь в основе потрясения, которое мы тогда испытали, было чувство, что вспыхнувшая война - это историческая веха, отметившая конец одного мира и начало чего-то совершенно нового. С тех пор идут сплошные смуты и пертрубации и долго еще будут идти. Как можете Вы хотеть, чтобы я одним или двумя словами определил то новое, что разовьется в борьбе и муках переживаемого нами кризиса перемен? Я для этого не очень гожусь, ибо я сын буржуазного индивидуализма и от природы (если не позволяю разуму поправить себя) весьма склонен путать буржуазную культуру с культурой как таковой и видеть варварство в том, что придет затем. Но моя симпатия к видоизменяющейся жизни учит меня, что противоположность «культуры» в нашем понимании не варварство, а содружество. Я думаю прежде всего об искусстве. Характерной чертой послебуржуазного мира будет то, что он освободит искусство от торжественной изоляции, которая была результатом отделения культуры от культа, ее возвышения до роли заменителя религии. Освобождено будет искусство от пребывания наедине с образованной элитой, именуемой «публикой», элитой, которой уже нет больше, так что скоро искусство окажется в полном одиночестве, одиночестве предсмертном, если оно не найдет пути к «народу», то есть, выражаясь неромантически, к массам. Я думаю, изменится весь тонус жизни искусства, причем в сторону большей и более радостной скромности. Оно отбросит свои меланхолические амбиции, и уделом его будет новая невинность, даже бесхитростность. Будущее увидит в нем - оно само снова увидит в себе служанку содружества, которое будет охватывать нечто куда более широкое, чем «образованность», которое не будет обладать культурой, а будет, возможно, самой культурой…
О русской революции
Не хочу оставлять никаких сомнений в своем почтении к такому историческому событию моего времени, как Русская революция. Она покончила с давно уже нетерпимыми в своей стране анахронистическими порядками, интеллектуально подняла народ, на девяносто процентов неграмотный, сделала бесконечно человечнее жизненный уровень масс. Она была великой социальной революцией после политической революции 1789 года и, как та, оставит свои следы на всем человеческом общежитии. Если бы ничто другое не внушало мне уважения к ней, то это было бы ее неизменное противостояние фашизму итальянского или германского толка - этому чисто реакционному и пошлому шаржу на большевизм, псевдореволюции, не имеющей никакой связи с идеей человечества и его будущего. А в такой связи великой русской революции никто не откажет. Что придает ей трагический облик, так это то, что она произошла в России и носит специфическую печать русской судьбы и русского характера. Долгими десятилетиями в огромной стране самовластие и революция вели друг против друга беспощадную борьбу всеми средствами - не было такого вида террора, которым бы они погнушались. В этой борьбе симпатии демократии, и американской тоже, всегда были на стороне революции, ибо от ее победы ожидали свободной России, свободной в смысле демократии. Результат был другим, он был русским. Самовластье и революция в итоге нашли друг друга, и то, что мы видим, - это автократическая революция, революция в византийской одежде, претензия на спасение мира, противостоящая претензии Запада на завоевание мира, на духовное и материальное мировое господство в историческом состязании по самому большому счету.
Анекдот
Мне вспоминается одна история, которую и правда приятно рассказать. Маленького Морица спрашивают в школе, кто написал «Разбойников». «Господин учитель - не я». За это его наказывают. А потом к учителю приходит старый Мориц и говорит: «Господин учитель, у моего Морицхена много недостатков, но он никогда не врет. Если он говорит, что не он написал „Разбойников”, значит не он. И в конце концов, господин учитель: даже если бы он и написал „Разбойников” - он же еще ребенок!»
Можешь мне не верить
Лилия Швайг
10 лет назад...
Меня зовут Юлия Голубова и мне шестнадцать лет. Я очень люблю деревню, и всех её обитателей. Но, увы, рано или поздно мне придется отсюда уехать, чтобы начать учиться дальше, так как здесь кроме садика и школы, продолжать учебу просто негде.
Я опять подумала о том, как я люблю свою семью, просто за то, что они есть. И благодаря семье я поняла, что людей можно ненавидеть, презирать. Я живу с мамой и сестрой. Когда мне было девять, отец бросил нас. Он просто спился и ушёл. Я помню, как мама с ним ругалась, а он предпочел нас алкоголю. Может эта была и не единственная причина уйти, я не знаю, и уже вряд ли узнаю когда-нибудь.
Помню, как мама говорила, что мы справимся и без отца, у нас все будет хорошо. Она пыталась нам не показывать то, как ей больно и тяжело. Я видела это все, и так и рождалась у меня ненависть к пьющим людям. Мне было жаль маму, она не заслуживала себе такого мужа, с которым она прожила десять лет в браке. Моей сестре было на тот момент шесть лет, и она не помнит, как отец бросил жену и двоих, дочерей.
Отец начал пить, когда Маше было четыре, тогда он и перестал обращать на нас внимание. Поэтому и сейчас Маша и не интересуется, как там отец. Она его просто не помнит, и это лучшее, что могло с ней произойти. Ведь мы не можем заставить себя забыть. Если мы будем думать часто о том, о чём не хотели. То это и будет преследовать нас в жизни. Надо просто сделать что-то такое, чтобы в жизни появилось много новых красок. И тогда то, о чем ты хочешь забыть, уйдёт на второй план. Нет, не исчезнет. Оно будет с тобой всегда, ведь мы не можем моменты из жизни уничтожать. Мы можем их просто отодвинуть, предоставить чему-то новому, быть на первом месте.
Ветер подул сильнее, и мне пришлось опустить голову еще ниже, чтобы укрыться от такого потока ветра, из-за которого начинают болеть и слезиться глаза. А так же щиплют щеки. Я уже иду, не видя куда, но надеясь на свою ориентацию. Я ведь уже шестнадцать лет тут прожила. Да и деревня не большая. Я просто должна ориентироваться.
Уже почти дошла до дома, осталось только свернуть на другую сторону дороги, а так как дороги я почти не вижу, то доверяю своему шестому чувству. И я уже собралась это делать, как врезалась в кого-то. Замахав рукой, в которой не было пакета, я чуть не потеряла равновесие. Благо, что под ногами не было льда, и я не упала, я все же смогла устоять. Подняв глаза на того, кого я сама чуть не сбила, я увидела женщину, не большого роста с темной кожей и карими глазами, которые смотрели на меня с растерянностью и непониманием. В этой женщине я сразу узнала цыганку, в деревнях их не мало. Они тут не живут, а приходят продавать всякие вещи, тряпки. В общем, цыганок я не первый раз вижу.
Посмотрев под ноги цыганке, я увидела, что ничего при нашем столкновении у нее не выпало. Извинившись, я собиралась продолжить путь, как меня схватили за руку. От неожиданности я испугалась и стала вырывать свою руку, со страхом в глазах, смотря на женщину. Но, не успела я и рта открыть, как меня опередили:
Тебя обманывает родной тебе человек. Ты должна быть сильной, чтобы отличить ложь от правды. Будь готова к неожиданностям.
На этом все закончилось, цыганка отпустила мою руку, развернулась и ушла, не посмотрев даже в мою сторону. А я осталась стоять с открытым ртом и переваривать сказанное.
На самом деле я не верю гадалкам, я не понимаю, как они могут предсказывать будущее, видеть прошлое и т.д. Но даже сейчас, получив первый раз предсказание, я не могу его осмыслить.
Это что получается мне мама или сестра врёт? Да бред, как такое может быть? Я же верю им.
Хмыкнув я пошла домой. Цыганка могла и обмануть меня, делать мне нечего, как ещё и голову забивать ерундой, которую она мне сказала.
Мам, ты дома?
Сняв верхнюю одежду, я прошла на кухню, но увидев, что и здесь некого нет, я поставила пакет с покупками на стол. Выходя с кухни, я решила проверить другие комнаты на наличие жизни, и, поняв, что в доме я одна, прошла в свою спальню и упала на кровать.
Машка, скорее всего, гуляет с подружками, а мама ещё на работе. Она у нас на почте. Да, работа не очень, но жить же на что-то надо?! Да и тем более мама тянет нас троих. Тут уж хочешь или нет, а надо.
Подняв глаза на часы, на которых показывало два часа дня, я решила принять душ и идти готовить обед, ну или ужин. Мама с работы придет только в четыре, а вот сестренка когда, неизвестно.
Я зашла в душ, и быстренько ополоснулась. Надев чистую одежду, а проще говоря, домашнюю футболку и шорты, собрала волосы в хвост. Волосы у меня почти до поясницы и имеют чёрный цвет, который мне достался не понятно от кого. В нашем роду, с такими волосами, ещё никого не было.
Глаза у меня отцовские, карие, а вот всё остальное мамино. И мне даже завистно, что моя сестренка точная мамина копия. Со светло-русыми волосами и зелено-карими глазами. Глаза такого не обычного цвета, не то, что мои, самые, что есть, простые. Без блеска, и даже немного тусклые, будто бы в этих глазах больше нет радости. Нет счастливых моментов, и вообще ничего хорошего...
Я зашла на кухню, и тут же прошла к пакету с покупками и стала выкладывать содержимое на стол. У всех есть любимое дело. Кто-то любит рисовать, кто-то заниматься спортом, а я вот очень люблю готовить. Готовка помогает мне расслабиться и отвлечься от грустных мыслей. Приступив к готовке, я даже и не заметила, как пролетел целый час, а за ним и еще часок, время близилось к четырем, и я как раз заканчивала делать салат, который я сварганила не задумавшись.
Я так увлеклась, что и не сразу поняла, что не одна. Обернувшись, я увидела маму, которая стояла в дверях и с улыбкой смотрела на мое занятие. По тому, как мама выглядела, можно было понять, что она очень уставшая.
Улыбнувшись ей в ответ, я сказала, что мы, можем, уже садится за стол. Мама хотела мне что-то сказать, как телефонный звонок её опередил, извинившись, мама ушла в другую комнату. Я стала накрывать на стол, и услышала, что мама чем-то не довольна. Меня начало пробивать любопытство и я пошла к стене, чтобы было лучше слышно разговор мамы и незнакомого человека.
Ты уверен? - мама явно была чем-то взволнована. Увы, я не слышала то, что ей отвечали, а мама отошла в дальний угол комнаты, но всё равно я стала лучше прислушиваться.
Дим, ты же знаешь, что я его не видела почти шестнадцать лет, и ещё бы столько же. Он ведь убийца. Его, скорее всего, ищут, и поэтому он решил прятаться в этой глуши, как и в прошлый раз, - похоже, мама стала ходить по комнате, потому что я слышу её не торопливые шаги. Мама слушала то, что ей говорят в трубке, а я её дыхание. Но потом мама заговорила спокойно, в её словах был слышен страх и надежда. - Надеюсь ни я, ни мои дети его не встретят. Особенно Юля, она вообще не должна знать о его существовании.
Как только мама назвала моё имя, я замерла. Кого я не должна знать? Убийцу? Причём здесь он? Почему я не должна его знать? И как этот человек связан с мамой? Почему она его знает?
Столько вопросов, а не одного ответа я на них не получу. Я не могу сейчас подойти к маме с расспросами, тогда она сразу поймёт, что я подслушивала.
На этом разговор был закончен, мама стала прощаться. А я отошла от стены к столу. И тут хлопнула входная дверь и залетела в дом Машка, вся красная и весёлая. Я даже на мгновение забыла про телефонный разговор, видя, как сестра мне хочет что-то сказать.
Юлька, ты представляешь, меня пригласил погулять Миша. Я такая счастлива, мы классно провели время. Жаль, что из-за такой погоды мы недолго были вместе. Но, надеюсь, это был не последний раз, - Маша рассказывала с таким радостным лицом, что мне даже не хотелось её перебивать. Она от спешки чуть ли не захлёбывалась словами.
