А тебе случалось когда-нибудь напиться, когда ты был вдвоём с женщиной?
- Частенько случалось, - ответил он, не пошевельнувшись.
- Ну и что же?
Он покосился на меня:
- Ты имеешь в виду, если натворил чего-нибудь при этом? Никогда не просить прощения, детка! Не разговаривать. Посылать цветы. Без письма. Только цветы. Они всё прикрывают. Даже могилы.
«Вам хорошо, вы одиноки», - сказал мне Хассе. Что ж, и впрямь всё отлично, - кто одинок, тот не будет покинут. Но иногда по вечерам это искусственное строение обрушивалось и жизнь становилась рыдающей стремительной мелодией, вихрем дикой тоски, желаний, скорби и надежд. Вырваться бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой вечной шарманки, - вырваться безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том, чтоб хоть чуточку теплоты, - если бы она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице! Или это тоже самообман, отречение и бегство? Бывает ли что-нибудь иное, кроме одиночества?
Что знаете вы, ребята, о бытии! Ведь вы боитесь собственных чувств. Вы не пишете писем - вы звоните по телефону; вы больше не мечтаете - вы выезжаете за город с субботы на воскресенье; вы разумны в любви и неразумны в политике - жалкое племя!
Пока человек не сдаётся, он сильнее своей судьбы.
Я знал женщин, но встречи с ними всегда были мимолётными, - какие-то приключения, иногда яркие часы, одинокий вечер, бегство от самого себя, от отчаяния, от пустоты. Да я и не искал ничего другого; ведь я знал, что нельзя полагаться ни на что, только на самого себя и в лучшем случае на товарища. И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только оттого, что я рядом с ним. Такие слова сами по себе звучат очень просто, но когда вдумаешься в них, начинаешь понимать, как всё это бесконечно важно. Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это любовь и всё-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить. Мужчина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.
Мы хотели было воевать против всего, что определило наше прошлое, - против лжи и себялюбия, корысти и бессердечия; мы ожесточились и не доверяли никому, кроме ближайшего товарища, не верили ни во что, кроме таких никогда нас не обманывавших сил, как небо, табак, деревья, хлеб и земля; но что же из этого получилось? Всё рушилось, фальсифицировалось и забывалось. А тому, кто не умел забывать, оставались только бессилие, отчаяние, безразличие и водка. Прошло время великих человеческих мужественных мечтаний. Торжествовали дельцы. Продажность. Нищета.
Я смотрел на неё. Она стояла передо мной, красивая, молодая, полная ожидания, мотылёк, по счастливой случайности залетевший ко мне в мою старую, убогую комнату, в мою пустую, бессмысленную жизнь... ко мне и всё-таки не ко мне: достаточно слабого дуновения - и он расправит крылышки и улетит...
Только несчастный знает, что такое счастье. Счастливец ощущает радость жизни не более, чем манекен: он только демонстрирует эту радость, но она ему не дана. Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме.
Так кто же ты?
- Не половинка и не целое. Так... Фрагмент...
Как странно было всё: эта комната, тишина и наша печаль. А там, за дверью, простиралась жизнь непрекращающаяся, с лесами и реками, с сильным дыханием, цветущая и беспокойная. И по ту сторону белых гор уже стучался март, тревожа пробуждающуюся землю.
Никогда я не забуду это лицо, никогда не забуду, как оно склонилось ко мне, красивое и выразительное, как оно просияло лаской и нежностью, как оно расцвело в этой сверкающей тишине, - никогда не забуду, как её губы потянулись ко мне, глаза приблизились к моим, как близко они разглядывали меня, вопрошающе и серьёзно, и как потом эти большие мерцающие глаза медленно закрылись, словно сдавшись...
А туман всё клубился вокруг. Из его рваных клочьев торчали бледные могильные кресты. Я снял пальто, и мы укрылись им. Город потонул. Время умерло...
Покорность, - подумал я. - Что она изменяет? Бороться, бороться - вот единственное, что оставалось в этой свалке, в которой в конечном счёте так или иначе будешь побеждён. Бороться за то немногое, что тебе дорого. А покориться можно и в семьдесят лет.
Как это странно: люди находят подлинно свежие и образные выражения только когда ругаются. Вечными и неизменными остаются слова любви, но как пестра и разнообразна шкала ругательств!
Если не смеяться над двадцатым веком, то надо застрелиться. Но долго смеяться над ним нельзя. Скорее взвоешь от горя.
Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником - когда видишь, что делает из неё большинство людей.
Родиться глупым не стыдно; стыдно только умирать глупцом.
Скромность и добросовестность вознаграждаются только в романах. В жизни их используют, а потом отшвыривают в сторону.
Только глупец побеждает в жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев ещё ничего начать.
Мир не сумасшедший. Только люди.
Человек всегда велик в намерениях. Но не в их выполнении. В этом и состоит его очарование.
Как узнают настоящего джентельмена, знаешь? Он ведёт себя прилично, когда налижется.
Я понимал, что мои слова - неправда, что они перешли в фантазию и ложь, но это меня не тревожило, ибо правда была бесцветной, она никого не утешала, а истинной жизнью были только чувства и отблески мечты.
Нет ничего более позорного для мужчины, чем шутовство.
Театры, концерты, книги - я почти утратил вкус ко всем этим буржуазным привычкам. Они не были в духе времен. Политика была сама по себе в достаточной мере театром, ежевечерняя стрельба заменяла концерты, а огромная книга людской нужды убеждала больше целых библиотек.
Ненавидящими глазами я смотрел в небо, в это серое бесконечное небо сумасшедшего Бога, который придумал жизнь и смерть, чтобы развлекаться.
В наши дни быть богатым - это прямо-таки профессия. И совсем не простая.
Ты любишь меня? - спросил я. Она отрицательно покачала головой. - А ты меня? - Нет. Вот счастье, правда? - Большое счастье. - Тогда с нами ничего не может случиться, не так ли? - Решительно ничего, - ответила она.
Любовь зарождается в человеке, но никогда не кончается в нём. И даже если есть всё: и человек, и любовь, и счастье, и жизнь, - то по какому-то страшному закону этого всегда мало, и чем большим всё это кажется, тем меньше оно на самом деле.
Все мы такие. Все мы живём в долг и питаемся иллюзиями.
Ты хочешь знать, как быть, если ты сделал что-то не так? Никогда не просить прощения, детка! Не разговаривать. Посылать цветы. Без письма. Только цветы. Они прикрывают всё. Даже могилы.
Кино - это всегда выход из положения. Там каждый о чём-то может помечтать.
У неё была голубая кровь, плоскостопие, вши, а также дар провидения.
Романтики вроде тебя - всего лишь патетические попрыгунчики, скачущие по краю жизни. Они понимают её всегда ложно, и всё для них сенсация. Да что ты можешь знать про Ничто, легковесное ты существо! - Знаю достаточно, чтобы желать и впредь быть легковесным, - заявил Ленц. - Порядочные люди уважают это самое Ничто, Фердинанд. Они не роются в нём, как кроты.
Ты и без того знаешь слишком много, чтобы быть по-настоящему счастливым.
Устоями человеческого общества являются корыстолюбие, страх и продажность. Человек зол, но он любит добро… когда его творят другие.
Нет у меня никакого горя, - сказал я. - Голова болит. - Это болезнь нашего века, Робби, - сказал Фердинанд. - Лучше всего было бы родиться без головы.
Хороший конец бывает только тогда, когда до него всё было плохо. Уж куда лучше плохой конец.
Страницы: 4
…никогда, никогда и еще раз никогда ты не окажешься смешным в глазах женщины, если сделаешь что-то ради нее. Пусть это даже будет самым дурацким фарсом. Делай все, что хочешь, - стой на голове, неси околесицу, хвастай, как павлин, пой под ее окном. Не делай лишь одного - не будь с ней деловым, разумным.
Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником - когда видишь, что делает из нее большинство людей.
Эрих Мария Ремарк. Три товарища
Только не принимать ничего близко к сердцу. Ведь то, что примешь, хочется удержать. А удержать нельзя ничего.
Эрих Мария Ремарк. Три товарища
У неё было двое друзей. Один любил её и приносил ей цветы. Другого любила она и давала ему деньги.
Эрих Мария Ремарк. Три товарища
Ты хочешь знать, как быть, если ты сделал что-то не так? Отвечаю, детка: никогда не проси прощения. Ничего не говори. Посылай цветы. Без писем. Только цветы. Они покрывают всё. Даже могилы.
Эрих Мария Ремарк. Три товарища
Только тот, кто не раз оставался один, знает счастье встреч с любимой. Все остальное лишь ослабляет напряжение и тайну любви. И что же может резче прорвать магическую сферу одиночества, если не взрыв чувств, их сокрушительная сила, если не стихия, буря, ночь, музыка?… И любовь…
Эрих Мария Ремарк. Три товарища
Вам хорошо, вы одиноки. Все это, конечно, так - одинокий человек не может быть покинут. Но иногда по вечерам эти искусственные построения разлетались в прах, а жизнь превращалась в какую-то всхлипывающую, мечущуюся мелодию, в водоворот дикого томления, желания, тоски и надежды все-таки вырваться из бессмысленного самоодурманивания, из бессмысленных в своей монотонности звуков этой вечной шарманки. Неважно куда, но лишь бы вырваться. О, эта жалкая потребность человека в крупице тепла. И разве этим теплом не могут быть пара рук и склоненное над тобой лицо? Или и это было бы самообманом, покорностью судьбе, бегством? Да и разве вообще существует что-то, кроме одиночества?
Эрих Мария Ремарк. Три товарища
Только несчастный знает, что такое счастье. Счастливец ощущает радость жизни не более, чем манекен: он только демонстрирует эту радость, но она ему не дана. Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме. Выпьем за тьму! Кто хоть раз попал в грозу, тому нечего объяснять, что такое электричество. Будь проклята гроза! Да будет благословенна та малая толика жизни, что мы имеем! И так как мы любим ее, то не будем же закладывать ее под проценты! Живи напропалую! Пейте, ребята! Есть звезды, которые распались десять тысяч световых лет тому назад, но они светят и поныне! Пейте, пока есть время! Да здравствует несчастье! Да здравствует тьма!
Эрих Мария Ремарк. Три товарища
Одиночество легче, когда не любишь.
Эрих Мария Ремарк. Три товарища
И хорошо, что у людей еще остается много важных мелочей, которые приковывают их к жизни, защищают от нее. А вот одиночество - настоящее одиночество, без всяких иллюзий - наступает перед безумием или самоубийством.
Любовь, - невозмутимо заметил Готтфрид, - чудесная вещь. Но она портит характер.
Чем меньше знаешь, тем проще жить. Знание делает человека свободным, но несчастным. Выпьем лучше за наивность, за глупость и за все, что с нею связано, - за любовь, за веру в будущее, за мечты о счастье; выпьем за дивную глупость, за утраченный рай!
Всякого добра на свете хоть завались, а у большинства людей ни черта нет. Вот уже несколько тысяч лет, как все дело именно в этом.
Вы здесь?
- Трудно было бы отрицать.
Я просто ошалела. - Ну это уж преувеличение. Вы только пьяны… пьяны в дым.
Я любил смотреть, как Пат одевается. Никогда еще я не чувствовал с такой силой вечную, непостижимую тайну женщины, как в минуты, когда она тихо двигалась перед зеркалом, задумчиво гляделась в него, полностью растворялась в себе, уходя в подсознательное, необъяснимое самоощущение своего пола. Я не представлял себе, чтобы женщина могла одеваться болтая и смеясь; а если она это делала, значит, ей недоставало таинственности и неизъяснимого очарования вечно ускользающей прелести.
Если человек чего-то стоит, значит, он уже как бы памятник самому себе.
Чем больше люди знают друг о друге, тем больше у них получается недоразумений. И чем ближе они сходятся, тем более чужими становятся.
Какой смысл вечно ссориться, жизнь коротка. Она полна всяких случайностей и превратностей. В наши дни надо держаться друг за дружку.
Принципы нужно нарушать, а то какое же от них удовольствие!
Порядочный человек всегда становится меланхоличным, когда наступает вечер. Других особых причин не требуется. Просто так… вообще.
Трудно найти слова, когда действительно есть, что сказать.
Для любви необходима известная наивность. У тебя она есть. Сохрани же ее. Это дар божий. Однажды утратив ее, уже не вернешь никогда.
Только глупец побеждает в жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев еще ничего начать. В трудные времена наивность - это самое драгоценное сокровище, это волшебный плащ, скрывающий те опасности, на которые умник прямо наскакивает, как загипнотизированный.
А теперь вот что: вы, случайно не знаете, кто изобрел телефон? Он удивился моему вопросу и отрицательно покачал головой. - И я не знаю, - сказал я, - но, вероятно, это был замечательный парень…
Что вы знаете, ребята, о бытии! Ведь вы боитесь собственных чувств. Вы не пишете писем - вы звоните по телефону; вы больше не мечтаете - вы выезжаете за город с субботы на воскресенье; вы разумны в любви и неразумны в политике - жалкое племя!
Упорство и прилежание лучше, чем беспутство и гений…
Но время чудес прошло, а если они и случались, то разве что в худшую сторону.
Я обвел взглядом комнату. С неподвижных лиц на стенах смотрели глаза, давно истлевшие в могиле. эти портреты остались не востребованными или не оплаченными родственниками. И все это были люди, которые когда-то дышали и на что-то надеялись.
Проклятие, я не хотел думать обо всем этом. Будь что будет, пусть я сойду с ума от горя, когда потеряю ее. Но, пока она была со мной, все остальное казалось безразличным. Стоило ли пытаться упрочить свою маленькую жизнь! Все равно неизбежно настанет день, когда великий потоп смоет все.
Страницы: 2
