Тэффи Н А
Женский вопрос
Женский вопрос
Фантастическая штука в 1-м действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
О Т Е Ц. В первой и третьей картинах в обыкновенном платье; во второй в длинном цветном клетчатом сюртуке, широком отложном воротнике и в пышном шарфе, завязанном бантом под подбородком.
М А Т Ь. В первой картине в домашнем платье. Во второй картине в узкой юбке, сюртуке, жилете, крахмальном белье.
К А Т Я. Причесана по-дамски. 18 лет. Одета во второй картине приблизительно как мать.
В А Н Я. 17 лет.
К О Л Я. 16 лет. В первой картине Ваня в пиджаке. Коля в велосипедном костюме. Во второй картине - оба в длинных цветных сюртуках, один в розовом, другой в голубом, с большими цветными шарфами и мягкими кружевными воротниками.
А Н Д Р Е Й Н И К О Л А Е В И Ч. Одет в том же роде. Шляпа с вуалью. В руках муфта.
Т Е Т Я М А Ш А. Толстая. Мундир до колен, высокие сапоги, густые эполеты, ордена. Прическа дамская.
П Р О Ф Е С С О Р Ш А. Фрак, узкая юбка, крахмальное белье, пенсне. Худая, плешивая, сзади волосы заплетены в крысиный хвостик с голубым бантиком.
П Е Т Р Н И К О Л А Е В И Ч, ее муж. Широкий сюртук. Кружевной шарф, лорнет, сбоку у пояса веер.
Д Е Н Щ И Х А. Толстая баба, волосы масленые, закручены на затылке; мундир.
А Д Ъ Ю Т А Н Т К А. Военный мундир. Сильно подмазанная. Пышная прическа, сбоку на волосах эгретка.
С Т Е П К А. Черные панталоны, розовая куртка, передник с кружевами, на голове чепчик, на шее бантик. Очень некрасив.
И З В О З Ч И Ц А. В повойнике, сверху шляпа извозчичья. Армяк. Кнут.
Г Л А Ш А. Горничная.
Гостиная. У стены большой старинный диван. Вечер. Горят лампы. Через открытую дверь виден накрытый стол; м а т ь вытирает чайные чашки. В а н я у стола читает. К о л я в велосипедной шапке лежит на качалке. К а т я ходит
по комнате.
К А Т Я (волнуясь). Возмутительно! Прямо возмутительно! Точно женщина не такой же человек.
К О Л Я. Значит, не такой.
К А Т Я. Однако во многих странах существует женское равноправие, и никто не говорит, что дело от этого пошло хуже. Почему же у нас этого нельзя?
К О Л Я. Значит, нельзя.
К А Т Я. Да почему же нельзя?
К О Л Я. Да вот так, нельзя, и баста.
К А Т Я. Баста потому, что ты дурак.
М А Т Ь (из столовой). Опять ссориться? Перестаньте. Как не стыдно...
К А Т Я. Он меня нарочно дразнит. Знает, что мне тяжело... что я всю жизнь посвятила... (Плачет.)
К О Л Я. Ха, ха! (Поет.) Жизнь посвятила и жертвою пала. И жертвою пала.
Слышится звонок.
М А Т Ь. Перестаньте, вы там. Кто-то звонит.
Входит о т е ц.
О Т Е Ц. Ну-с; вот и я. Что у вас тут такое? Чего она ревет?
К О Л Я. Она жизнь посвятила и жертвою пала.
М А Т Ь. Ах, замолчите, ради Бога. Отец усталый пришел... Вместо того чтобы...
О Т Е Ц (хмурится). Действительно, черт возьми. Отец целый день служит, как бешеная собака, придет домой, и тут покоя нет. И сама, матушка, виновата. Сама распустила. Катерина целые дни по митингам рыскает, этот болван только ногами дрыгает. Сними шапку! Ты не в конюшне! Отец целый день, как лошадь, над бумагами корпит, а они вместо того, чтобы...
М А Т Ь. Пойди, Шурочка, попей чайку.
О Т Е Ц. Иду, Шурочка. Я только один стаканчик. Опять бежать нужно.
М А Т Ь (передавая ему стакан, который он выливает стоя). Бежать?
О Т Е Ц (раздраженно). Ну да, очень просто. Что это, первый раз, что ли? Верчусь, как белка в колесе. Для вас же. У нас сегодня вечернее заседание. Ах да - совсем и забыл. Я ведь для того и зашел. Позвольте вас поздравить, душа моя. Дядя Петя произведен в генералы. Нужно будет устроить для него завтра обед. Ты распорядись. Вино я сам куплю.
М А Т Ь. Ты сегодня поздно вернешься?
О Т Е Ц. Вот женская логика. Ну разумеется, поздно. (Берет портфель не за тот конец. Из него вываливаются бумаги и длинная розовая лента.)
К О Л Я. Папочка... лента.
О Т Е Ц (быстро сует ленту в портфель). Ну да... ну да, разумеется. Деловая лента... Ну, до свиданья, Шурочка. (Треплет ее по щеке.) Спи, мамочка, спокойно. (Уходит.)
М А Т Ь (вздыхая). Бедный труженик!
К О Л Я. Гм! гм! Деловая лента.
М А Т Ь. Что?
К А Т Я. Вот тоска! Я прямо с ума сойду.
М А Т Ь. Это от безделья, душа моя. Поработала бы, пошила бы, почитала бы, помогла бы матери по хозяйству, вот и тоски бы не было. (Уходит.)
К О Л Я. Пойду, помогу матери по хозяйству. (Уходит в столовую. Видно, как берет ложку и ест варенье прямо из вазочки.)
К А Т Я. Не желаю. Я не кухарка. Я, может быть, тоже желаю служить в департаменте. Да-с. И на вечерние заседания ходить желаю. (Коля громко хохочет, вскакивает и грозит кулаком.) Как я вас всех ненавижу. Теперь я равноправия не хочу. Этого с меня мало! Нет! Вот пусть они посидят в нашей шкуре, а мы, женщины, повертим ими, как они нами вертят. Вот тогда посмотрим, что они запоют.
В А Н Я. Ты думаешь, лучше будет?
К А Т Я. Лучше? Да, мы весь мир перевернем, мы, женщины...
В А Н Я. Э, полно! Новой жизни жди от нового человечества, а пока люди те же, все останется по-старому.
К А Т Я. Неправда! Ты все врешь. Ты все нарочно. И во всяком случае, передай твоему Андрею Николаевичу, что я за него замуж не пойду. Не намерена! Повенчаемся, а он у меня на другой день спросит, что у нас на обед. Ни за что! Лучше пулю в лоб.
В А Н Я. Да ты совсем с ума сошла!
К А Т Я. Кончу курсы, буду доктором, тогда сама на нем женюсь. Только чтобы он ничего не смел делать. Так только по хозяйству. Не беспокойтесь, могу прокормить.
В А Н Я. Да не все ли равно.
К А Т Я. Нет-с, не все равно. Совсем другая жизнь будет. Не ваша, не дурацкая, потому что женщина не такое существо, как вы, а совсем наоборот.
В А Н Я. То есть что наоборот?
К А Т Я. Да все наоборот. А вы все выродились. От продолжительной власти совсем одурели. Твой же Андрей Николаевич умиляется над профессором Петуховым: ах, ученый! ах, милая рассеяность! чудак, не от мира сего... Просто старая калоша, и не моется никогда. Все вы друг перед другом умиляетесь. Жен обманываете, в карты дуетесь, и все у вас очень мило выходит. Разве женщина могла бы себя так вести?
Г О Л О С М А Т Е Р И. Катя! Я прилягу. Если услышите папочкин звонок, разбудите Глашу - она так крепко спит.
К А Т Я. Хорошо! Я все равно всю ночь не засну.
Ваня уходит и запирает свою дверь.
К А Т Я (стучит в его дверь кулаком). Так и скажи ему, что не пойду! Слышишь? Не выйду! (Сидит на диване и плачет.)
Бедный Андрюша... И я бедная!.. Что же, будем ждать, пока все станет навыворот... Буду доктором... Андрюша... (ложится на диван) верю, что все сбудется... Вот счастье-то было бы. (Зевает.) Уж я бы их.. (Засыпает.)
Сцепа мало-помалу темнеет. Несколько мгновений совсем темно. Затем сразу вспыхивает дневной свет. К а т я сидит за столом и разбирает бумаги. На
диване К о л я вышивает туфли. В столовой отец моет чашки.
К О Л Я (хнычет). Опять распарывать. Опять крестик пропустил!
К А Т Я. Тише, ты мне мешаешь!
В А Н Я (выходит оживленный, бросает шапку на стул). Как сегодня было интересно! Я прямо из парламента. Сидел на хорах. Духота страшная. Говорила депутатка Овчина о мужском вопросе. Чудно говорила! Мужчины, говорит, такие же люди. И мозг мужской, несмотря на свою тяжеловесность и излишнее количество извилин, все же человеческий мозг и кое-что воспринимать может. Ссылалась на историю. В былые времена допускались же мужчины даже на весьма ответственные должности...
О Т Е Ц. Ну, ладно. Помоги-ка мне лучше убрать посуду.
В А Н Я. Приводила примеры из новых опытов. Ведь служат же мужчины и в кухарках и в няньках, так почему же...
К А Т Я. Перестань, Ваня, ты мне мешаешь.
Вот, верно, мама звонит.
О Т Е Ц (суетясь). Ах ты, Боже мой! Опять он не слышит. Отворю сам. (Убегает.)
М А Т Ь (возвращаясь с отцом). Напрасно, напрасно, дитя мое. Открывать двери - дело прислуги. Слушайте, детки. Интересная новость. Тетю Машу произвели в генералы.
О Т Е Ц. Достойная женщина.
К А Т Я. Всю жизнь полковой овес воровала.
О Т Е Ц. Как тебе не стыдно.
К А Т Я. За галстук заливает и ни одного смазливого белошвея не пропустит.
О Т Е Ц. Коля, выйди из комнаты. Говоришь при мальчике такие вещи.
М А Т Ь (отцу). Ну-с, Шурочка, не ударь лицом в грязь. Нужно сегодня устроить для тети Маши обед. Вино я сама куплю. А ты распорядись. Коля, Ваня, помогите отцу.
О Т Е Ц (робко). Может быть, можно отложить обед на завтра? Сегодня немножко поздно...
М А Т Ь. Вот мужская логика! Я гостей созвала на сегодня, а он обед подаст завтра. (Уходит.)
В А Н Я. Ах, как чудно говорила Овчина! Вы должны давать мужчинам тоже образование и не делать из них рабов, позорящих имя человека. Мы требуем мужского равноправия.
К О Л Я. А, в самом деле, папаша, отчего это так несправедливо? Женщинам все, а нам ничего?
Надежда Тэффи
Женский вопрос
Фантастическая шутка в 1-м действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ОТЕЦ. В первой и третьей картинах в обыкновенном платье; во второй – в длинном цветном клетчатом сюртуке, широком отложном воротнике и в пышном шарфе, завязанном бантом под подбородком.
МАТЬ. В первой картине в домашнем платье. Во второй картине в узкой юбке, сюртуке, жилете, крахмальном белье.
КАТЯ. Причесана по-дамски. 18 лет. Одета во второй картине приблизительно как мать.
ВАНЯ. 17 лет.
КОЛЯ. 16 лет. В первой картине Ваня в пиджаке. Коля в велосипедном костюме. Во второй картине – оба в длинных цветных сюртуках, один в розовом, другой в голубом, с большими цветными шарфами и мягкими кружевными воротниками.
АНДРЕЙ НИКОЛАЕВИЧ. Одет в том же роде. Шляпа с вуалью. В руках муфта.
ТЕТЯ МАША. Толстая. Мундир до колен, высокие сапоги, густые эполеты, ордена. Прическа дамская.
ПРОФЕССОРША. Фрак, узкая юбка, крахмальное белье, пенсне. Худая, плешивая, сзади волосы заплетены в крысиный хвостик с голубым бантиком.
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ, ее муж. Широкий сюртук. Кружевной шарф, лорнет, сбоку у пояса веер.
ДЕНЩИХА. Толстая баба, волосы масленые, закручены на затылке; мундир.
АДЪЮТАНТКА. Военный мундир. Сильно подмазанная. Пышная прическа, сбоку на волосах эгретка.
СТЕПКА. Черные панталоны, розовая куртка, передник с кружевами, на голове чепчик, на шее бантик. Очень некрасив.
ИЗВОЗЧИЦА. В повойнике, сверху шляпа извозчичья. Армяк. Кнут.
ГЛАША. Горничная.
Гостиная. У стены большой старинный диван. Вечер. Горят лампы. Через открытую дверь виден накрытый стол; мать вытирает чайные чашки. Ваня у стола читает. Коля в велосипедной шапке лежит па качалке. Катя ходит по комнате.
КАТЯ (волнуясь). Возмутительно! Прямо возмутительно! Точно женщина не такой же человек.
КОЛЯ. Значит, не такой.
КАТЯ. Однако во многих странах существует женское равноправие, и никто не говорит, что дело от этого пошло хуже. Почему же у нас этого нельзя?
КОЛЯ. Значит, нельзя.
КАТЯ. Да почему же нельзя?
КОЛЯ. Да вот так, нельзя, и баста.
КАТЯ. Баста потому, что ты дурак.
МАТЬ (из столовой). Опять ссориться? Перестаньте. Как не стыдно…
КАТЯ. Он меня нарочно дразнит. Знает, что мне тяжело… что я всю жизнь посвятила… (Плачет.)
КОЛЯ. Ха, ха! (Поет.) Жизнь посвятила и жертвою пала. И жертвою пала.
Слышится звонок.
МАТЬ. Перестаньте, вы там. Кто-то звонит.
Входит отец.
ОТЕЦ. Ну-с, вот и я. Что у вас тут такое? Чего она ревет?
КОЛЯ. Она жизнь посвятила и жертвою пала.
МАТЬ. Ах, замолчите, ради Бога. Отец усталый пришел… Вместо того чтобы…
ОТЕЦ (хмурится). Действительно, черт возьми. Отец целый день служит, как бешеная собака, придет домой, и тут покоя нет. И сама, матушка, виновата Сама распустила. Катерина целые дни по митингам рыскает, этот болван только ногами дрыгает. Сними шапку! Ты не в конюшне! Отец целый день, как лошадь, над бумагами корпит, а они вместо того чтобы…
МАТЬ. Пойди, Шурочка, попей чайку.
ОТЕЦ. Иду, Шурочка. Я только один стаканчик. Опять бежать нужно.
МАТЬ (передавая ему стакан, который он выпивает стоя). Бежать?
ОТЕЦ (раздраженно). Ну да, очень просто. Что это, первый раз, что ли? Верчусь, как белка в колесе. Для вас же. У нас сегодня вечернее заседание. Ах да – совсем и забыл. Я ведь для того и зашел. Позвольте вас поздравить, душа моя. Дядя Петя произведен в генералы. Нужно будет устроить для него завтра обед. Ты распорядись. Вино я сам куплю.
МАТЬ. Ты сегодня поздно вернешься?
ОТЕЦ. Вот женская логика. Ну разумеется, поздно. (Берет портфель не за тот конец. Из него вываливаются бумаги и длинная розовая лента.)
КОЛЯ. Папочка… лента.
ОТЕЦ (быстро сует ленту в портфель). Ну да… ну да, разумеется. Деловая лента… Ну, до свиданья, Шурочка. (Треплет ее по щеке.) Спи, мамочка, спокойно. (Уходит.)
МАТЬ (вздыхая). Бедный труженик!
КОЛЯ. Гм! гм! Деловая лента.
МАТЬ. Что?
КАТЯ. Вот тоска! Я прямо с ума сойду.
МАТЬ. Это от безделья, душа моя. Поработала бы, пошила бы, почитала бы, помогла бы матери по хозяйству, вот и тоски бы не было. (Уходит.)
КОЛЯ. Пойду, помогу матери по хозяйству. (Уходит в столовую. Видно, как берет ложку и eon варенье прямо из вазочки.)
КАТЯ. Не желаю. Я не кухарка. Я, может быть, тоже желаю служить в департаменте. Да-с. И на вечерние заседания ходить желаю. (Коля громко хохочет, вскакивает и грозит кулаком.) Как я вас всех ненавижу. Теперь я равноправия не хочу. Этого с меня мало! Нет! Вот пусть они посидят в нашей шкуре, а мы, женщины, повертим ими, как они нами вертят. Вот тогда посмотрим, что они запоют.
Надежда Александровна Тэффи так говорила о себе племяннику русского художника Верещагина Владимиру: «Я родилась в Петербурге весной, а как известно, наша петербургская весна весьма переменчива: то сияет солнце, то идет дождь. Поэтому и у меня, как на фронтоне древнего греческого театра, два лица: смеющееся и плачущее».
Итак, Надежда Александровна Лохвицкая (Тэффи – это псевдоним) родилась 24 апреля 1872 года. Училась Тэффи в гимназии на Литейном проспекте.
Охотно рассказывая а автобиографических произведениях о своих детских и отроческих впечатлениях и привязанностях, Тэффи никогда не писала о своей личной жизни. Известно, что первый муж ее был поляк Владислав Бучинский, который после окончания юридического факультета служил судьей в Тихвине. Вскоре после рождения их первого ребенка в 1892 году он оставил службу и поселился в своем имении под Могилевом. В 1900 году, когда у них уже родилась вторая дочь Елена и сын Янек, Надежда Александровна расходится с мужем и начинает свою литературную карьеры в Петербурге.
Удивительно счастливой была писательская судьба Тэффи. Уже к 1910 году став одной из самых популярных писательниц России, она печатается в крупных и наиболее известных газетах и журналах Петерурга, на ее сборник стихов «Семь огней» (1910) откликнулся положительной рецензией Н. Гумилев, пьесы Тэффи идут в театрах, один за другим выходят сборники ее рассказов. Остроты Тэффи (она вошла в историю русской литературы прежде всего как сатирик, высмеивавший человеческую глупость) у всех на устах. Ее известность столь широка, что появляются даже духи «Тэффи» и конфеты «Тэффи».
Как и большая часть петербургской интеллигенции, Тэффи находилась целиком во власти революционных настроений. Писательница вспоминает слова своей матери о том, что ее «маленькая девочка» становится «социалисткой». Она работала в большевистской газете «Новая жизнь», принимала участие в революционных митингах.
Однако Октябрьская революция 1917 года перечеркнула устремления Тэффи и ее кругов, они разочаровались в революции, ее методах, в том, что она несет России. В 1918 году начинается одиссея Тэффи, которая в итоге приводит ее в Париж.
Спустя почти десять лет после отъезда из России Тэффи публикует свои «Воспоминания». Несмотря на традиционное название, «Воспоминания» являются прежде всего художественным произведением. Сейчас эта книга воспринимается уже как исторический роман – и источник – со многими хорошо известными персонажами. Мы встретим здесь Аркадия Аверченко, Алексея Толстого, Власа Дорошевича, Максимилиана Волошина.
Сюжет книги задан самой действительностью, а сцепление эпизодов определяется последовательностью реально происходивших событий.
Тэффи покидает Россию в 1919 году, а начинает публиковать «Воспоминания» в 1928-м. Однако все события в книге даны только через восприятие Тэффи именно описываемого периода. Автор не дает точного ответа на вопрос, почему она оставила Росси. Нет в книге и однозначно выраженного отношения к революции. Перефразируя известное выражение, Тэффи понимает, что в России все «переворотилось» и неизвестно, как уложится. Хотя трагическое предчувствие будущего явственно звучит в ее автобиографической прозе.
Несмотря на нейтральное отношение в «Воспоминаниях» к революции, Тэффи не может пройти мимо глупого отношения к интеллигенции со стороны почувствовавшей свою власть наименее образованной части общества, так называемой «хамской» части россии, по выражению одного из современников. В качестве примера приведем отрывок из «Воспоминаний», где Тэффи со спутниками едет в вагоне третьего класса, и к ним ни с того ни с сего начинают придираться соседки – простые, необразованные бабы. Особую ненависть их вызвала маленькая собачка на коленях одной из спутниц Тэффи:
«… Против нас оказались злющие белоглазые бабы. Мы им не понравились.
Едут, - сказала про нас рябая, с бородавкой. – Едут, а чего едут и зачем едут – и сами не знают.
Что с цепи сорвавши, - согласилась с ней другая, в замызганном платке, кончиками которого она элегантно вытирала свой утиный нос.
Больше всего раздражала их китайская собачка пекинуа, крошечный шелковый комочек, которую везла на руках старшая из наших актрис.
Ишь, собаку везет! Сама в шляпке и собаку везет.
Оставила бы дома. Людям сесть некуды, а она собачищу везет.
Небось мы собак с собой не возим, - не унимались бабы.
Ее дома оставлять нельзя. Она нежная. За ней ухода больше, чем за ребенком.
Ой, да что же это? – вдруг окончательно взбеленилась рябая и даже с места вскочила. – Эй! Послучайте-ка, что тут говорят-то. Вон энта, в шляпке, говорит, что наши дети хуже собак! Да неужто мы это сносить должны?
Кто-о? мы-ы? Мы собаки, а она нет? – зароптали злобные голоса…»
При всей внешней простоте, непритязательности стиля, стремлении не пропустить все смешное и абсурдно-комичное, что происходило с нею и ее спутниками во время вынужденного скитания по России, книга Тэффи имеет ощутимый подтекст, выраженный в ряде явно символических образов. Вот один из них, подчеркнуто трагический, как бы предсказывающий судьбу целого поколения: «Говорят, океан несет утопленников к берегам Южной Америки. Там самое глубокое в мире место и там на двух-трехверстной глубине стоят трупы целыми толпами. Соленая, крепкая вода хорошо их сохраняет, и долгие-долгие годы колышатся матросы, рыбаки, солдаты, враги, друзья, деды и внуки – целая армия. Не принимает, не претворяет чуждая стихия детей земли».
Однако мотив Рока, обрекшего целое поколение на трагическое совместное одиночество в чуждой стихии, которая «не принимает и не претворяет» его, в конце «Воспоминаний» приобретает и другое значение. Сюжет книги неожиданно обрывется, судьба героини, ее друзей и врагов не закончена, не поставлена точка над «i».
«Как часто упрекают писателя, - подчеркивает Тэффи, - что конец романа вышел у него скомкан и как бы оборван. Теперь я уже знаю, что писатель невольно творит по образу и подобию судьбы, Рока. Все концы всегда спешны, и сжаты, и оборваны».
Разомкнутый финал, неожиданно обрывающий «все нити», как бы отрицает литературность приема: закончилась определенная полоса жизни – закончилась книга. В «Воспоминаниях» мы прощаемся с Тэффи в тот момент, когда корабль уходит из Новороссийска. Куда?.. Вероятно, в Константинополь, так как известно, что там она была некоторое время.
Писательская судьба Тэффи в эмиграции сложилась удачно: она много и плодотворно работала. Но мотивы тоски по родине, мотивы ностальгии определяли ее творчество на протяжении многих лет.
Эмигранты очень любили Тэффи. Вот как об этом пишет Лоло (Леонид Григорьевич Мунштейн):
А вот и Тэффи! Залхохочет,
На миг тоску забыть он хочет…
Рассказы в сборнике «Рысь» и в других, изданных в течение первых десяти лет эмиграции, создают картину психологического состояния эмигрантов и их жизни в целом. В последующие годы писательница не усугубляет в своих произведениях негативных сторон эмигрантского быта. Постепенно эмигранты приспосабливаются к жизни в чужой стране, их страх мало-помалу исчезает, но Великая Печаль остается.
В 1936 году открылся в Париде Русский театр, скетчи Тэффи вошли неотъемлемой частью в его репертуар. Но несмотря на постоянный успех, сопутствующий ее произведениям, Тэффи сознавала, что как драматург она лишена настоящей публики: эмигранты – это лишь маленькая часть огромного русского народа. Говоря об этом, она кратко и проницательно замечает: «Из всего, чего лишила меня судьба, когда лишила Родины, моя самая большая потеря – Театр».
В годы второй мировой войны писательница жила во Франции. Трудности военных лет, лишения, которые ей пришлось вынести в оккупированном Париже, подорвали ее здоровье. Но даже в последние годы жизни, испытывая материальные затруднения, вызванные тем, что она уже не могла работать так продуктивно, как раньше, из-за постоянных болей, не отпускавших ее, Тэффи старалась помочь хоть чем-нибудь окружающим ее людям.
К концу сентября 1952 года Тэффи, как бы чувствуя приближение смерти, начала прощаться с друзьями. Она умерла 6 октября 1952 года и похоронена на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа.
Литература
1. Бицилли П Жизнь и литература // Творчество Н. А. Тэффи и русский литературный процесс первой половины XX века. М., 1999. С. 192-193.
2. Зощенко М. М. Н. Тэффи // Ежегодник Рукописного отдела ИРЛИ (Пушкинского Дома). Л, 1972. С. 140.
3. Аверин Б. В. Предисловие // Тэффи. Тонкие письма: Рассказы, Воспоминания. - СПб.: Азбука-классика, 2003. С. 5 – 12.
«Тэффи раздражало, что люди считали её юмористкой и что с ней, по их мнению, всегда должно случаться что-то забавное.
“Анекдоты, — говорила она, — смешны, когда их рассказывают. А когда их переживают, это трагедия. И моя жизнь — это сплошной анекдот, т.е. трагедия”…
Часто перечитываю её книги. Конечно, была Тэффи большой писательницей, у которой смешное неизменно переплеталось с грустным».
А. Седых
Седых А. Далёкие, близкие . М., 2003. С. 76,78.
« “Женщина-писательница” — сочетание этих слов не звучало гордо у нас в России, Аполлон был излишне жесток к прекрасному полу… Но обрушив на нас многотомный поток дамской беллетристики, строгий Аполлон сжалился и послал нам в награду Тэффи. Не “женщину-писательницу,” а писателя — большого, глубокого и своеобразного…».
С. Чёрный
Чёрный С. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1996. Т. 3 . С. 378.
«Тэффи, в сущности, была единственной “дамой” литературного Парижа — не “литературной дамой”, а очаровательной, хорошо воспитанной и “столичной” дамой… Интересовали её человеческие типы, дети и животные, но трагическую участь всего живущего она не только понимала, но и чувствовала её на своем собственном, прежде всего, опыте».
З.А. Шаховская
Шаховская З.А. В поисках Набокова. Отражения . М., 1991. С. 267.
«…Тэффи никого не судит, никого ничему не поучает. Именно в этом секрет и причина особенного к ней читательского влечения. Современники и соотечественники узнают в её книгах самих себя и сами над собой смеются…
Тэффи не склонна людям льстить, не хочет их обманывать и не боится правды. Но с настойчивой вкрадчивостью, будто между строк внушает она, что как ни плохо, как ни неприглядно сложилось человеческое существование, жизнь всё-таки прекрасна, если есть в ней свет, небо, дети, природа, наконец, любовь».
Г.В. Адамович
Адамович Г.В. Одиночество и свобода . М., 1996. С. 88.
«Когда-нибудь из книг Тэффи будет сделана антология, и — со скидкой на время, на эпоху, на географию — антология эта будет верным и весёлым спутником, руководством и путеводителем для будущих поколений, которые, когда придёт их час, тоже, по всей вероятности, будут бежать в неизвестном направлении, но, во всяком случае, не в гости, а живот спасая».
Дон-Аминадо
Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути . М., 2000. С. 278.
«…Надежду Александровну Тэффи любила вся наша семья, и она всех любила. И меня тоже. Она была до того талантлива, что за что бы ни бралась, всё у неё получалось… Тэффи мне сшила платье, настоящее, чудесное!.. А ты знаешь, я сфотографирована в платье, которое она мне сшила. Такое беленькое…».
Н.Б. Соллогуб
«Напишите мне в альбом …»: беседы с Н.Б. Соллогуб в Бюсси-ан-От. М., 2004. С. 102, 136.
«Любовь к человеку, несмотря на трезвый взгляд на его слабости и недостатки, теплится и сквозит в большинстве того, о чём говорит Тэффи.
Но Тэффи любит и животных и разве не трогательны её рассказы о зверях и зверюшках?.. Много ещё рассказов у Тэффи о человеко-звериных взаимоотношениях, причём, как нам кажется, к животным у Тэффи было и любви и жалости даже больше чем к людям...».
А. Горская
Горская А. Возрождение . Париж, 1962. № 130. С. 146-148.
«Тэффи, как писательница, единственная в своём роде, её место в русской литературе совершенно исключительно. Её талант юмориста,.. её тонкость ума, живость изложения, а главное, острота и мастерство юмора неподражаемы...
Талант Тэффи скрашивал серую эмигрантскую жизнь, он часто вызывал улыбку, а за улыбку хочется сохранить о ней благодарную память».
А. Горская
Горская А. Возрождение . Париж, 1962. № 130. С. 148, 150.
«Исполнилось десять лет со дня смерти Надежды Александровны Тэффи. Всё проходящее, суетное, условное отошло уже навсегда, уступив место неизгладимым воспоминаниям о ней самой, об её глубокой вере, проницательности ума; о терпении и мужестве, с которыми она переносила выпавшие на её долю испытания…».
В. Васютинская
Васютинская В.Д. Возрождение . Париж, 1962. № 131. С. 87.
«…По моим долголетним наблюдениям Тэффи как человек, а не только как литератор, была какая-то “особенная”, под общую стать не подходила. Дело было не только в её врождённой талантливости и остроумии, но в её отношении к едва заметным мелочам окружающей жизни, в том, как быт — частенько скудный и невесёлый — преломлялся в её сознании, вызывая в ней порой непредвиденные реакции…
В её весёлости, в её “смешке” неизменно ощущалась жалость к человеку, сострадание к нему, стремление прийти ему на помощь. Это свойство её было равно ощутимо в её писаниях, как и в более наглядной форме — в самой жизни… Но несомненно, что мы с вами, дорогой читатель, любили и любим её рассказы, всегда на высоком литературном уровне, остроумные, живые, всегда с какой-то поволокой, с лирической грустью, с некой слезой сквозь смех».
А.В. Бахрах
Бахрах А.В. Бунин в халате и другие портреты : по памяти, по записям. М, 2005. С. 399, 403.
«Милая, дорогая моя, какой же я “учитель” — Вам-то, которая всю жизнь как соловей пела и всё ещё всё так же поёт, совершенно не замечая того, рассыпая блеск!... Вы кое-что — да и больше — цените во мне, а я, повторяю, клянусь Богом, всегда, всегда дивился Вам — никогда за всю жизнь не встречал подобной Вам! И какое это истинное счастье, что Бог дал мне знать Вас!».
Письмо И.А. Бунина Н.А. Тэффи от 19. IV. 1944.
Диаспора: новые материалы. СПб., 2001. Вып. 2 . С. 513.
«…Во всех её рассказах какой-то удивительный и истинный юмор её слов, какая-то тайна смеющихся слов, которыми в совершенстве владеет Тэффи… Сущность рассказов, основа их печальна, а часто и трагична, однако внешность искренно смешна».
М.М. Зощенко
Зощенко М.М. Неизданный Зощенко . Ann Arbor. С. 75, 77.
« Тэффи, что так редко встречается среди юмористов, была и в жизни полна юмора и веселья… “Дать человеку возможность посмеяться, — объясняла она, — не менее важно, чем подать нищему милостыню. Или кусок хлеба. Посмеёшься — и голод не так мучает…” Без смеха ни одна наша встреча с ней не обходилась, даже в самые тёмные дни. Завидя её издали, я уже начинала улыбаться — с ней всегда и всюду было приятно и весело».
И.В. Одоевцева
Одоевцева И.В. На берегах Сены . - М. : АСТ: АСТ Москва, 2009. С. 98.
См. также публикации о Н.А. Тэффи в каталоге библиотеки Дома русского зарубежья им. А. Солженицына
Изучив процессы взаимодействия эт-нокультур в контексте журналистики XVIII - первых десятилетий XIX в., мы пришли к выводу: сам факт публикации многочисленных материалов по мордов-
ской этнокультурной тематике на страницах российских газет и журналов свидетельствует о тесном взаимодействии этнокультуры народа и журналистики России исследуемого периода.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бубрих Д. В. Финно-угорское языкознание в СССР / Д. В. Бубрих // Финно-угорский сборник. М., 1928. С. 85.
2. Известия Общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете. Казань, 1912. Т. 28, вып. 1-3.
3. Можаровский А. Инородцы - христиане Нижегородской епархии сто лет тому назад / А. Мо-жаровский // Нижегородские епархиальные ведомости. 1886. № 12.
4. Можаровский А. Рукописный пятиязычный словарь в Нижегородской семинарской библиотеке и его происхождение / А. Можаровский // Рус. старина. 1878. Т. 23. С. 705 - 707.
5. Феоктистов А. П. О языке мордовских переводов русской светской литературы в первом десятилетии XX в. / А. П. Феоктистов // Вопросы финноугроведения. Саранск, 1975. Вып. 6. С. 231 -
Поступила 19.07.04.
ЖАНР ФЕЛЬЕТОНА В ТВОРЧЕСТВЕ Н. А. ТЭФФИ
М. М. МАРКОВА, аспирант
Яркой страницей русской литературы первой половины XX в. является творчество Надежды Александровны Тэффи (1872 - 1952). На протяжении многих лет ее произведения, в особенности проза, вызывают несомненный читательский и научный интерес/что объясняется не только сложностью затронутых проблем, но и самобытностью художественной формы. На всех этапах писательница была тесно связана с прессой: ежедневными газетами и юмористическими журналами. Это обстоятельство, безусловно, повлияло на ее жанровые предпочтения. Она создавала преимущественно сатирические стихи, фельетоны, комические новеллы и очерки, которые были посвящены громким общественно-политическим собы-
тиям и широко обсуждаемым темам, религиозным праздникам и памятным датам, модным веяниям, началу театрального сезона, литературным новинкам, курортным впечатлениям и т. д.
Мы остановимся на жанровых особенностях фельетонов Тэффи, составляющих большую часть ее регулярных газетных и журнальных публикаций.
Краткая литературная энциклопедия определяет фельетон как малый художе-ственно-публицистический жанр, отличающийся злободневностью тематики, сатирической заостренностью, и среди его признаков называет «подвижность предмета сообщения или рассуждения», кажущуюся «„бесплановость", легкость, непринужденность композиции, пародий-
© М. М. Маркова, 2004
ное использование различных литературных, а также вне литературных жанров и стилей» . В данной дефиниции отражена главная особенность фельетонного жанра: он заключает в себе свойства разных функциональных стилей - художественной речи и публицистики, выступая пограничным жанром, который, по словам Е. И. Журбиной, «относится к той области осознания действительности, в которой диалектически соединяются два принципа ее освоения: принцип искусства литературы и принцип искусства публицистики» .
«Пограничность» положения фельетона дала основание ученым выделять в нем публицистический (газетно-журнальный) и литературный виды. Однако, по мнению Е. Г. Власовой, это не вполне корректно: «ни один из терминов не исчерпывает многообразие модификаций фельетона, существующих как в вертикали: литературный - массовый фельетон, так и в горизонтали: публицистический - беллетри-зованный» . Подобная позиция представляется нам верной, поскольку литературность и публицистичность - те движущие силы, которые именно вместе дают жизнь фельетону. Художественность (литературность) отличает всякий профессионально, качественно обработанный фактический материал. Образное начало есть, по справедливому утверждению Е. И. Журбиной, «обыгрывание факта», т. е. «деформирующая его метафориза-ция, сближение и совмещение разных плоскостей» .
Фельетонному творчеству Тэффи свойственны поиски наиболее точной художественной формы для очередного выступления в печати. Писательнице претят однообразная критика и сухая дидактика. Лучшие из фельетонов показывают, что она обладает подлинным «остроумием мысли» - непременным условием фельетона, по мнению В. Дорошевича, который отводил «острословию» лишь роль приправы . Конкретные факты и явления действительности используются для яркого сатирического обобщения, создания запоминающегося комического образа, типа. Благодаря этому фельетоны Теффи обретают 112
художественную полноценность, глубину. Остроты естественно вплетены в ткань произведения и не воспринимаются как избыточные элементы.
Излюбленный прием Тэффи - гротеск, хотя она редко доводит изображаемое до нелепой парадоксальности, скорее, обнаруживая чудовищный алогизм, абсурд в происходящем. Так, в разгар обсуждения «еврейского вопроса», усиления антисемитских выступлений Тэффи пишет фельетон «Вниманию тотошников» (1913), в котором выступает с «предложением» принимать евреев в университет по жребию и вообще устроить на этом деле тотализатор. «Радужные» картины «светлого будущего» евреев утверждают правомерность и необходимость подобного нововведения. В фельетоне Тэффи «Что может случиться завтра» (1913), написанном под впечатлением печально знаменитого «дела Бейлиса», автор представляет себя на скамье подсудимых, обвиненной в том, что является ведьмой. Такое гротескно-фантастическое видение заставляет читателя ощутить в полной мере самую страшную опасность, которую обнаружил знаменитый процесс, - незащищенность, бесправие человека перед лицом судебной машины, презумпцию виновности, распространявшуюся на обвиняемого. В любой момент каждый из нас может оказаться на месте Бейлиса, утверждает Тэффи, и найдутся тысячи улик, доказывающих справедливость самых абсурдных обвинений.
Для того чтобы добиться эффекта многозначности, двуплановости Тэффи прибегает к нестандартным фельетонным формам, пародийным приемам. Например, она маскирует сатирическое обличение правых фракций Государственной Думы. В результате «правый депутат» как бы делает это сам, разоблачая себя в собственном «письме»: «Из Думы нас прямо палкой не выгонишь. И каиикулов никаких не хотим. Потому, что очень нам весело» . Из фельетона становится ясно, что главным для правых стало не обсуждение государственных вопросов, а стремление выдвинуться, «показать себя». Герой писательницы заявляет родителям, что он «в большой претензии» к ним за то, что те не дозво-
ляли ему в детстве ругаться. Как он с обидой поясняет, из-за неумения браниться всякий его «в щель забить может» .
Прибегая к пародии, Тэффи создает фельетон «Городовой» (1912). В этой «популярной лекции», состоящей из «Введения», «Обзора исторического», «Взгляда эстетического» и заключительной части под названием «Горизонты будущего», она осмеивает некоторые нравы и обычаи
В финале кардинальные меры по
современных полицеиских, а также речевые штампы, характерные для всякого рода научно-популярных и просветитель-
ских выступлении:
«Городовой, как таковой, бывает двоякий:
1) Двуиогий и
2) Четырехкопытпый.
Четырехкопытный городовой фыркает, машет хвостом, наседает и въезжает в толпу.
Двуногий свистит, ругается, но въезжает только в ухо, в рыло и прочие места не столь отдаленные, куда хватает небольшая амплитуда его кулака» .
Важную особенность творчества писательницы составляет то, что ее фельетоны тяготеют к комической новелле (в отличие от В. Дорошевича, у которого, наоборот, художественный рассказ приближается к фельетону). Границы между ними и новеллой у Тэффи чрезвычайно зыбки и условны. «Новеллистичность» проступает в том, что они приобретают черты анекдота, финал которых, хотя и нельзя признать настоящим пуантом в силу некоторой размытости, неопределенности (все-таки пуант должен быть подготовлен ходом всего сюжетного развития), тем не менее обнаруживает противоположную точку зрения и сталкивает начало и конец произведения.
Например, в фельетоне «Аэротолки» (1909) автор рассказывает о последствиях гибели воздушного шара. Несчастный случай обнаружил определенные недостатки в организации воздухоплавания и заставил произвести реформу. Каковы же ее положения?
«Шар „Генерал Вагшовский" немедленно переименовать в „Генерала Ковапьку"
Прогнать сторожа, который так недобросовестно подслюнивал „Генерала Вапновско-
Купить клейстеру» .
переустройству существующей системы обернулись наказанием «стрелочника» и поверхностными изменениями, которые касались лишь внешней стороны дела, но не затрагивали его сути. Реформы оказались нежизнеспособным мыльным пузырем, судьба которого, очевидно, повторит судьбу воздушного шара «Генерал Банковский». Таким образом, в фельетонном подобии пуанта произошло соприкосновение начала и конца, выявившее абсурд-
иость действия и высветившее второй план: под реформами воздухоплавания, несомненно, имеются в виду реформы общественных и экономических отношений в стране.
По нашему мнению, упрочняя непринужденную композицию фельетона новел-
листическои четкостью и структурированностью, Тэффи добивается того, что ее фельетоны приобретают все большую литературность, художественное в них начинает перевешивать публицистическое. Об этом важном процессе в творчестве писательницы Д. Д. Николаев отзывается так: «...ей (Тэффи. - М. М.) удалось добиться того, чтобы задачи газетного сотрудника не противоречили задачам писательским и сиюминутное сочеталось с вечным... Она определила, как писать не на „злобу дня", а на „злобу жизни"»
Передежи, которым Тэффи порой подвергала свои злободневно звучащие произведения, для того чтобы включить их в сборник, также демонстрируют процесс превращения фельетона в комическую новеллу. Остановимся на миниатюре «Переводчица», которая была написана в 1909 г. и опубликована во 2-м томе юмористических рассказов (1911). В ней речь
идет о получившеи вдруг невероятное распространение профессии переводчика. Целая армия выпускниц институтов, пансионов и женских гимназий стремится заполучить заказ издателя. И не их в том вина, усмехается автор. Дело в учении Вей-иингера, которое неожиданно «раскрыло глаза» мужчинам на низость женщины, в результате чего молодые люди наотрез отказались жениться, а бедные девушки подались в переводчицы. Демографическая ситуация привела к совер-
шеино нелепым и комическим результатам.
В газетном варианте миниатюра имела установку на злободневность:
«Экзамены близятся к концу. Скоро наступят дни выпусков. Раскроются двери женских гимназий, пансионов и институтов и выйдут в жизнь несколько сотен... переводчиц» .
Измененное для книжного варианта начало приобрело обобщающее значение:
«Каждую весну раскрываются двери женских гимназий, пансионов и институтов и выпускают в жизнь несколько сотен... переводчиц» .
Кроме того, миниатюра была существенно дополнена: в заключительную часть, демонстрирующую самые яркие плоды деятельности малообразованных барышень, Тэффи включила «перевод» из текста богословской книги:
«Вот передо мною серьезная работа - перевод какой-то английской богословской книги.
„Хорош тот, кто сведет стадо в несколько голов. Но хорош и тот, кто раздобудет одного барана. Он также может спокойно зажить в хорошей деревне"
Что такое? Что же это значит?
Это значит вот что:
„Блажен приведший всю паству свою, но блажен и приведший одну овцу, ибо и он успокоится в селениях праведных"» . Мы, уже ознакомившись с некоторыми результатами труда переводчицы, согласны: она не достойна сочувствия, не достойна уважения. Во-вторых, евангельский текст композиционно соприкасается с «перлами», якобы заимствованными из переводных любовных романов.
Среди суеты и нелепицы вдруг говорится о чем-то вечном, самом важном. Происходит смена плана, взгляд читателя скользит по коротким смешным строкам:
«„Она была полного роста, но довольно бледного"
„Он всюду натыкался на любовь к себе и нежное обращение""» ,
и вдруг останавливается, как бы застывает, прикованный сначала к загадке (что это за чепуха, абракадабра?), а потом к разгадке (это же просто и давно известно!).
Обратим внимание и на то обстоятельство, что евангельский текст предстает сначала в извращенном, а затем в подлинном виде, тогда как остальные примеры «творчества» переводчицы остаются без «расшифровки». Это также не случайно: истина всегда обнаружит себя, а бессмыслица никогда не обретет смысла, в какие одежды ее ни ряди. Возникает третий анекдотический поворот: может, нет вины героини в том, что ее переводы ужасны? Возможно ли изящным переводом вдохнуть жизнь в литературную поделку?
Итак, мы видим, как небольшие изменения в тексте миниатюры превращают фельетон в многоплановое комическое произведение с неоднозначным героем.
По нашему мнению, тяготение фельетона к новелле, характерное для произведений Тэффи, объясняется тем, что для творческого сознания писательницы более актуально не сиюминутное и злободневное, а непреходящее, вечное. Свободная композиция фельетона оказывается для нее узкой клеткой, подгоняя под которую свои произведения, она вынуждена, по собственному признанию, «их немного портить» . Заметим, однако, что совсем отказаться от фельетона Тэффи не желала, поскольку была весьма неравнодушна к тому, что происходит в мире, и порой испытывала острую потребность обратиться напрямую к своим читателям, а именно такую возможность, как известно, фельетон и предоставляет. В 1917 - 1918 гг., в чрезвычайно сложный период крайней политической нестабильности, она публикует десятки фельетонов, в которых
«художественность» отступает на второй ничное, иногда саркастичное, а главное - план, а на первое место выходит автор- страдающее слово гражданина своего екая позиция, гневное, обличающее, иро- Отечества.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Власова Е. Г. Провинциальный стихотворный фельетон начала XX века: К проблеме типологии жанра / Е. Г. Власова // Проблемы межкультурной коммуникации. Пермь, 1999. С. 80 - 89.
2. Дедков И. А. Фельетон / И. А. Дедков // Крат. лит. энцикл.: в 9 т. М., 1972. Т. 7. Стб. 930 - 932.
3. Журбина Е. И. Повесть с двумя сюжетами: О публицистической прозе / Е. И. Журбина. М.: Сов. писатель, 1974. 295 с.
4. Журбина Е. И. Теория и практика художественно-публицистических жанров / Е. И. Журбина. М.: Мысль, 1969. 399 с.
5. Николаев Д. Д. Веселая карусель: (Н. А. Тэффи в «Русском Слове») / Д. Д. Николаев // Тэффи Н. А. Собр. соч.: в 7 т. / Н. А. Тэффи. М., 2000. Т. 5. С. 5 - 22.
6. Полвека для книги: лит.-худ. сб., посвящ. 50-летию издат. деятельности И. Д. Сытина. М., 1916.
8. Тэффи Н. А. Городовой / Н. А. Тэффи // Сатирикон. 1912. № 21. С. 2 - 3.
10. Тэффи Н. А. Переводчица / Н. А. Теффи // Юмористические рассказы. Из «Всеобщей истории, обработанной „Сатириконом"». М., 1990. С. 247 - 249.
12. Тэффи Н. А. Письмо Ф. И. Благову / Н. А. Тэффи // Рукоп. отд. РГБ, ф. 259, к. 22, ед. хр. 66, л. 27.
Поступила 19.07.04.
ЕСТЕСТВЕННЫЕ НАУКИ
География
ЭТНОСОЦИАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ОСНОВНЫХ ЭТАПОВ ЗАСЕЛЕНИЯ И ХОЗЯЙСТВЕННОГО ОСВОЕНИЯ ЛАНДШАФТОВ КРАСНОСЛОБОДСКОГО РАЙОНА РЕСПУБЛИКИ МОРДОВИЯ
Л. А. ГУЛИНА, аспирант
При исследовании вопроса о динамике этносоциоприродных процессов на территории административного района Республики Мордовия необходимо, преж-
де всего, определить временные пределы основных этапов истории заселения и хозяйственного освоения различных природных комплексов. Можно наметить
