Все с течением времени меняется, в том числе и самые, казалось бы, незыблемые понятия, такие, например, как женственность.
Однако на деле все оказывается намного сложнее, и то, что мы считаем женственным сегодня, совсем недавно таковым не являлось. Что же изменилось за тысячелетия существования на земле человечества, разделенного на два пола?
Условно историю женственности можно разделить на три этапа: первая женщина, или женщина недооцененная; вторая женщина, или женщина, вызывающая восторги, и третья женщина, или женщина индетерминированная, или неопределенная (Жиль Липовецкий, «Третья женщина»). Чем характеризуются эти категории?
Первобытное общество не придавало женской красоте того значения, которое мы придаем сегодня. Более того, само понятие «прекрасный пол» появилось совсем недавно – на заре новой эры. А до этого времени мужчины вовсе не уделялось больше места нежели описанию женской красоты. Древние женщины, безусловно, имели определенный общественный статус, но он никак не был связан с восхищением их красотой – все, что требовалось от женщины на протяжении сотен и тысяч лет, это воспроизведение человеческого рода. Да, женщин наделяли божественными силами, воздавали им хвалы, но только как носительницам уникального умения – рожать детей. Женщины были символами плодородия и богатства, но никогда красоты.
Внешность женщины начала играть значимую роль в ее жизни лишь пару тысяч лет назад, когда древние греки создали в своих мифах легенды о прекрасных и отчасти опасных женщинах-богинях, имевших власть над простыми смертными. Основное, чем отличались жительницы Олимпа от всех остальных, была именно их внешность, слепившая своей красотой. С этого момента женская красота становится символом превосходства над другими, давая женщине определенные возможности добиваться желаемого лишь за счет своей внешности.
На протяжении веков, женщинам посвящали произведения искусства и отдавали за них жизнь. Именно в этот период появляется так называемый образ «женщины-вамп»: красивой и опасной, недоступной и манкой. «Молот ведьм», свирепствовавший в Европе в средние века работал по принципу уничтожения генофонда нации: ведьм определяли по внешним признакам, это, как правило, были красивые женщины, которые привлекали к себе внимание многих мужчин и вызывали зависть у других женщин. Это были умные и самостоятельные женщины, знакомые с основами медицины и умевшие лечить больных, за что и считались колдуньями. Красивая женщина в этот период становится символом зла и несчастий, и с ней начинают активно бороться. Таким образом, совсем недавно воспетые в стихах и песнях красавицы становятся изгоями общества.
По окончании темных веков наступает век золотой, в котором женщина снова может почувствовать себя в безопасности, и вновь возвеличивание ее красоты возносится на новый уровень: , но у нее еще долго не появится возможности реализовать себя, отныне и на несколько веков вперед женщина может только вдохновлять.
Однако с наступлением ХХ века все начинает меняться. Две мировых войны доказали, что, способна обеспечивать не только себя, но и всю промышленность, работая на заводах и в поле, прокармливая воюющую армию и растущих детей и создавая оружие для военных нужд. Все эти неожиданные для женщин факты стали основой революции, совершившейся в умах представительниц теперь уже окончательно прекрасного пола, и дамы начали бороться за равенство с мужчинами, упустив тот факт, что равенство между полами невозможно в принципе. Отвоевав себе право на выбор, будь то возможность выбирать замужество или гражданский брак, партнера для сексуальных отношений и количество детей, женщины забыли о своих внутренних потребностях. Получив право без осуждения общества заниматься бездуховным ни к чему не обязывающим сексом, женщины не учли, что такой секс не принесет им никакого удовольствия, потому что внутренние глубинные потребности женщины требуют романтической привязанности к партнеру для получения того наслаждения, которое получают мужчины, занимаясь быстрым сексом.
А что же мы наблюдаем сегодня, когда за окном третье тысячелетие. Кто она сегодня – женщина?
Самое, пожалуй, главное, что смогли понять женщины, живущие сегодня, это то, что бороться со своей природой бессмысленно. Наверное, сегодняшний день можно считать началом эпохи по-настоящему свободного выбора женщины, а не навязанного обществом, модой или псевдо-моралью мнения. Сегодня женщина понимает, что любить себя нужно независимо от того, как к ней относятся окружающие. Понимает, что если она не хочет иметь детей, то это не ненормально и что она имеет на это право. А если хочет: , большой дом – то это также вполне нормально, не стыдно и вовсе не говорит о том, что она не способна реализовать себя. Сегодня женщины смеются над стандартами красоты, которые им по-прежнему пытается навязать глянец. Сегодня женщины, наконец, смирились с тем, что они не способны работать так же много, как это делают мужчины, и они свободно заявляют об этом своим работодателям, отстаивая свое право работать отведенные 8 часов в день и не бояться быть уволенной, потому что отказалась остаться после работы. Одним словом, сегодняшняя женщина старается перестать задумываться о том, какой она должна быть, и пытается стать такой, какой она быть хочет.
Женщина больше не должна «украшать собой», считает Елена Стафьева, размышляя о феномене новой женственности, актуальность которой сегодня особенно возросла
« Я бы хотел, чтобы мои платья были "сконструированными", сформованными по всем изгибам женского тела, чьи контуры они бы вылепливали. Я акцентировал талию, пышность бедер, я подчеркивал бюст. Чтобы мои модели лучше удерживали форму, я почти всю ткань дублировал перкалем или тафтой, восстановив традицию, которая долго была заброшена», - говорил Кристиан Диор своей подруге и соратнице Сюзан Люлен, когда готовил свой знаменитый new look (вернее линии своей первой коллекции Corolle и En Huit, как он сам их назвал).
«То, что ты вынуждена быть куклой, всегда одинаковой, чтобы быть красивой, - это просто плохо, это недостойно женщин. Вот почему я ненавижу косой крой и все, что, по мнению людей, делает женщину красивой. Я принципиально против этого, с личной и общечеловеческой точек зрения. Другая причина, почему я против, - это банально. Я хочу быть умнее, сложнее, изощреннее, интереснее, новее», - говорит Миучча Прада в недавнем интервью Александру Фери из The Independent.
Я, конечно, хочу того же. И нас таких по миру наберется немало - тех, кто не собирается «подчеркивать изгибы», кто морщится от слова «пушап», кто не готов натягивать на себя бандажные платья ни ради чего на свете. Между «в обтяг» и «оверсайз» мы выбираем оверсайз, стараемся избегать высоких каблуков, не жертвуем повседневным комфортом и не знаем определения страшнее, чем «тщательно продуманный образ». Любая объективация для нас - зло, а выражение «украшать собой» звучит практически оскорбительно. Одежда для нас скорее защитный камуфляж, мягкий барьер между нами и миром. Ключевые слова - да, на английском - sophisticated, understatement, diversity, и наша тщательно культивируемая естественность - не только эстетический, но и этический выбор. Птенцы гнезда Миуччи, мы равняемся на Фиби, Стеллу, Надеж и прочих достойнейших женщин.
Цитаты выше не просто формулируют два разных подхода к пониманию и выражению женственности. Между ними - вся эволюция моды последних 60 лет, более того - эволюция западного феминизма. Первая цитата - утверждение экстремальной женственности, с которой началась мода послевоенной Европы, вторая - манифест женственности новой, отталкивающейся от традиционных требований к красоте и традиционных гендерных ролей.
И нас таких по миру наберется немало - тех, кто не собирается «подчеркивать изгибы», кто морщится от слова «пушап», кто не готов натягивать на себя бандажные платья ни ради чего на свете
Центральная идея женственности, какой ее нам завещал Кристиан Диор и какой ее до сих пор понимают на форумах девичьих сайтов, - это идея совершенства. Женщина и ее платья должны быть максимально безупречны - почти до такой степени, чтобы невозможно было поверить в их материальность. Сейчас в разных концах света проходят две выставки, посвященные ровно такому совершенству: в Музее Гальера показывают платья графини Греффюль, легендарной меценатки и светской дамы Belle Époque, которую Пруст вывел как герцогиню де Германт, а в Институте костюма музея Метрополитен выставлены наряды 86-летней графини Жаклин де Риб, легендарной клиентки всех на свете кутюрье и ярчайшей звезды послевоенной светской Европы и Америки.
То, что сейчас идеал красоты связан с несовершенством, это уже практически общее место: для глаза современного человека красота как раз в погрешностях, в изъянах, в дефектах. Именно несовершенство цепляет наш глаз, трогает нашу душу и заводит наше воображение. С идеи несовершенства начинают японские деконструктивисты на рубеже 70-х и 80-х, ее же подхватывают деконструктивисты бельгийские в 80-е. Они яростно разделываются с традиционной женственностью и гламуром - красота и вообще жизнь для них начинаются там, где заканчиваются идеальные пропорции и «подчеркнутые изгибы».
Почему же мы говорим о новой женственности именно сейчас? И почему именно Миучча Прада стала великой матерью новой женственности?
Прада начинала тоже в 80-е (первая коллекция - FW 1988), и, конечно, ею двигали та же идея несовершенства и тот же отказ от общепринятого «красивого», что и деконструктивистами. Но было одно существенное различие: Прада демонтировала клише традиционной женственности в большей степени интеллектуально, чем формально. В ее нарядах не было гламура, но в них не было и никакой гипертрофированной деформации и асимметрии - никаких мятых черных хламид с рукавами, пришитыми на спине, она никогда не делала. Собственно, она брала эти самые клише, причем в их винтажном виде - итальянская mamma, офисная карьеристка в костюме, благородная миланская матрона и прочее, - и пропускала их сквозь безжалостно иронический фильтр, остраняя их. Именно ее подход - отказ от всего, «что, по мнению людей, делает женщину красивой», страсть к «странным» винтажным нарядам, увлечение униформой - все то, что и составило фирменный ugly chic, - кардинально повлиял на современную моду, которая практически целиком вторична и подражательна.
В работе деконструктивистов были открытый вызов и демонстративный разрыв с женственностью золотого века кутюра. Женщина, надевавшая «Хиросима-шик» Кавакубо или пронзительно нелепые вещи Маржелы посреди гламура 80-х и 90-х, как бы говорила: «Я не такая, я - сложная, интеллектуальная, рафинированная, я выше всего этого bling-bling». И в этом была очевидная элитарность. Мода Миуччи Прады никогда не была элитарной, а, напротив, была и остается вполне консьюмеристской - интеллектуалы считывают иронию, массовая же публика обходится без контекста. Поэтому ни одному деконструктивисту и не снился такой коммерческий успех, как у прадовского ugly chic.
Как это непосредственно соотносится с новой женственностью, если началось 25 лет назад? Прада показала, что быть интересной важнее, чем быть красивой в конвенциальном смысле, что гендерные стереотипы существуют не для того, чтобы им следовать, а чтобы с ними играть как хочется. Она расширила пространство возможностей для женщин: стало необязательно выбирать между тщательно уложенными локонами и надетым задом наперед пальто, а можно было надеть сиротское платье и чувствовать себя в нем интересной. Не быть гламурной - но и не быть авангардной, андеграундной и т. п.
И именно этому у нее научилось следующее поколение девушек - Стелла МакКартни и Фиби Файло. Особенно Фиби Файло, которая после Миуччи Прады наша главная культурная героиня. Уже в Chloé она делала замечательные коллекции, ни в чем не уступавшие ее прославившейся именно там предшественнице Стелле МакКартни; но то, что она сделала, придя в Céline, было действительно очень значимым для формирования новой женственности. Файло соединила подчеркнутый минимализм стиля с подчеркнутой роскошью исполнения. И сильной концепцией, которую моментально восприняли все, от фэшн-критиков до обычных покупателей: Кэти Хорин после ее первого показа писала, что она выходила из зала и со всех сторон слышала, как то одна, то другая женщина говорила, что вот, мол, наконец-то кто-то сделал одежду специально для нее. Одежду, которая излучала ясность, безмятежность и уверенность. Объемы, длина, свобода движений, конструкция, оставляющая пространство между телом и одеждой. Эта отстраненная манера первых коллекций Фиби Файло в Céline воспринималась тогда как манифест. В ней не было не только вызова, но и прадовской иронии - это были покой и воля. И тут же стал складываться контекст, который сейчас окончательно оформился в новую женственность.
The Row с его платьями-фартуками и платьями-робами, новый Lemaire с естественной безупречностью и идеальными серым, коричневым и красным, новый Hermès с радикальным минимализмом, новые американские девушки Розетта Гетти (Rosetta Getty) и Рози Ассулин (Rosie Assoulin) с их новой скромностью и километрами ткани. Надеж Ване-Цыбульски сейчас одна из ключевых фигур новой женственности - недаром она сначала делала The Row, а потом ее переманил Hermès. Водолазки, прямые брюки, глухие плащи рыбака, широкие рабочие комбинезоны из глянцевой кожи и форменные платья из невероятной замши - никакого украшательства, только строгость и сила. В ее радикальном подходе бездна современности и феминистского пафоса и куда меньше мягкости, чем было у ее предшественника Кристофа Лемера. Ее одежда говорит: личность и персональный комфорт важнее всего. С ее приходом Hermès очень современно высказался насчет гендерных стереотипов и традиционной женственности - нисколько себе не изменив при этом, потому что весь этот суровый шик - вполне в его многолетних ремесленных традициях.
То, что сейчас идеал красоты связан с несовершенством, это уже практически общее место: для глаза современного человека красота как раз в погрешностях, в изъянах, в дефектах
И в кои-то веки России есть что тут сказать. Говоря о новой женственности и новых девушках, мы можем вспомнить объемные топы-воланы Вики Газинской и ее же широченные брюки-бананы со множеством складок из коллекции грядущей весны. Мы можем назвать Тиграна Аветисяна с его стоящим колом денимом. Но главное, что мы тут можем сказать и показать миру, - Nina Donis. Их цветовые плоскости, их объемы, их полный и принципиальный разрыв со всяческой «красивостью» - это наш символ новой женственности. И самое поразительное - это их феноменальная цельность - эстетическая, этическая, идеологическая - на протяжении примерно 20 лет. И это, конечно, делает их покруче Prada.
Новая женственность при этом вовсе не отрицает сексуальность, она просто видит ее куда более сложным феноменом, чем обтянутые грудь, попа и максимально короткая юбка - все те банальности, которые принято понимать под словом sexy. Одновременно с новой женственностью можно говорить и о новой сексуальности - отстраненной и даже прохладной. Притягательными становятся не максимальное подчеркивание вторичных половых признаков в стиле Кардашьян, а андрогинность и даже гендерная амбивалентность - условно говоря, не твердокаменная грудь в декольте, а соски, чуть заметные под наглухо застегнутой рубашкой. «Прохладность» вроде бы антоним к hot - но зато синоним к cool. Так вот - мы хотим быть cool, а не hot!
Женщина больше не должна «украшать собой», считает Елена Стафьева, размышляя о феномене новой женственности, актуальность которой сегодня особенно возросла
« Я бы хотел, чтобы мои платья были «сконструированными», сформованными по всем изгибам женского тела, чьи контуры они бы вылепливали.
Я акцентировал талию, пышность бедер, я подчеркивал бюст. Чтобы мои модели лучше удерживали форму, я почти всю ткань дублировал перкалем или тафтой, восстановив традицию, которая долго была заброшена», - говорил Кристиан Диор своей подруге и соратнице Сюзан Люлен, когда готовил свой знаменитый new look (вернее линии своей первой коллекции Corolle и En Huit, как он сам их назвал).«То, что ты вынуждена быть куклой, всегда одинаковой, чтобы быть красивой, - это просто плохо, это недостойно женщин. Вот почему я ненавижу косой крой и все, что, по мнению людей, делает женщину красивой. Я принципиально против этого, с личной и общечеловеческой точек зрения. Другая причина, почему я против, - это банально. Я хочу быть умнее, сложнее, изощреннее, интереснее, новее», - говорит Миучча Прада в недавнем интервью Александру Фери из The Independent.
Я, конечно, хочу того же. И нас таких по миру наберется немало - тех, кто не собирается «подчеркивать изгибы», кто морщится от слова «пушап», кто не готов натягивать на себя бандажные платья ни ради чего на свете. Между «в обтяг» и «оверсайз» мы выбираем оверсайз, стараемся избегать высоких каблуков, не жертвуем повседневным комфортом и не знаем определения страшнее, чем «тщательно продуманный образ». Любая объективация для нас - зло, а выражение «украшать собой» звучит практически оскорбительно. Одежда для нас скорее защитный камуфляж, мягкий барьер между нами и миром. Ключевые слова - да, на английском - sophisticated, understatement, diversity, и наша тщательно культивируемая естественность - не только эстетический, но и этический выбор. Птенцы гнезда Миуччи, мы равняемся на Фиби, Стеллу, Надеж и прочих достойнейших женщин.
Цитаты выше не просто формулируют два разных подхода к пониманию и выражению женственности. Между ними - вся эволюция моды последних 60 лет, более того - эволюция западного феминизма. Первая цитата - утверждение экстремальной женственности, с которой началась мода послевоенной Европы, вторая - манифест женственности новой, отталкивающейся от традиционных требований к красоте и традиционных гендерных ролей.
И НАС ТАКИХ ПО МИРУ НАБЕРЕТСЯ НЕМАЛО - ТЕХ, КТО НЕ СОБИРАЕТСЯ «ПОДЧЕРКИВАТЬ ИЗГИБЫ», КТО МОРЩИТСЯ ОТ СЛОВА «ПУШАП», КТО НЕ ГОТОВ НАТЯГИВАТЬ НА СЕБЯ БАНДАЖНЫЕ ПЛАТЬЯ НИ РАДИ ЧЕГО НА СВЕТЕ
Центральная идея женственности, какой ее нам завещал Кристиан Диор и какой ее до сих пор понимают на форумах девичьих сайтов, - это идея совершенства. Женщина и ее платья должны быть максимально безупречны - почти до такой степени, чтобы невозможно было поверить в их материальность. Сейчас в разных концах света проходят две выставки, посвященные ровно такому совершенству: в Музее Гальера показывают платья графини Греффюль, легендарной меценатки и светской дамы Belle Époque, которую Пруст вывел как герцогиню де Германт, а в Институте костюма музея Метрополитен выставлены наряды 86-летней графини Жаклин де Риб, легендарной клиентки всех на свете кутюрье и ярчайшей звезды послевоенной светской Европы и Америки.
То, что сейчас идеал красоты связан с несовершенством, это уже практически общее место: для глаза современного человека красота как раз в погрешностях, в изъянах, в дефектах. Именно несовершенство цепляет наш глаз, трогает нашу душу и заводит наше воображение. С идеи несовершенства начинают японские деконструктивисты на рубеже 70-х и 80-х, ее же подхватывают деконструктивисты бельгийские в 80-е. Они яростно разделываются с традиционной женственностью и гламуром - красота и вообще жизнь для них начинаются там, где заканчиваются идеальные пропорции и «подчеркнутые изгибы».
Почему же мы говорим о новой женственности именно сейчас? И почему именно Миучча Прада стала великой матерью новой женственности?
Прада начинала тоже в 80-е (первая коллекция - FW 1988), и, конечно, ею двигали та же идея несовершенства и тот же отказ от общепринятого «красивого», что и деконструктивистами. Но было одно существенное различие: Прада демонтировала клише традиционной женственности в большей степени интеллектуально, чем формально. В ее нарядах не было гламура, но в них не было и никакой гипертрофированной деформации и асимметрии - никаких мятых черных хламид с рукавами, пришитыми на спине, она никогда не делала. Собственно, она брала эти самые клише, причем в их винтажном виде - итальянская mamma, офисная карьеристка в костюме, благородная миланская матрона и прочее, - и пропускала их сквозь безжалостно иронический фильтр, остраняя их. Именно ее подход - отказ от всего, «что, по мнению людей, делает женщину красивой», страсть к «странным» винтажным нарядам, увлечение униформой - все то, что и составило фирменный ugly chic, - кардинально повлиял на современную моду, которая практически целиком вторична и подражательна.
В работе деконструктивистов были открытый вызов и демонстративный разрыв с женственностью золотого века кутюра. Женщина, надевавшая «Хиросима-шик» Кавакубо или пронзительно нелепые вещи Маржелы посреди гламура 80-х и 90-х, как бы говорила: «Я не такая, я - сложная, интеллектуальная, рафинированная, я выше всего этого bling-bling». И в этом была очевидная элитарность. Мода Миуччи Прады никогда не была элитарной, а, напротив, была и остается вполне консьюмеристской - интеллектуалы считывают иронию, массовая же публика обходится без контекста. Поэтому ни одному деконструктивисту и не снился такой коммерческий успех, как у прадовского ugly chic.
Как это непосредственно соотносится с новой женственностью, если началось 25 лет назад? Прада показала, что быть интересной важнее, чем быть красивой в конвенциальном смысле, что гендерные стереотипы существуют не для того, чтобы им следовать, а чтобы с ними играть как хочется. Она расширила пространство возможностей для женщин: стало необязательно выбирать между тщательно уложенными локонами и надетым задом наперед пальто , а можно было надеть сиротское платье и чувствовать себя в нем интересной. Не быть гламурной - но и не быть авангардной, андеграундной и т. п.
И именно этому у нее научилось следующее поколение девушек - Стелла МакКартни и Фиби Файло. Особенно Фиби Файло, которая после Миуччи Прады наша главная культурная героиня. Уже в Chloé она делала замечательные коллекции, ни в чем не уступавшие ее прославившейся именно там предшественнице Стелле МакКартни; но то, что она сделала, придя в Céline, было действительно очень значимым для формирования новой женственности. Файло соединила подчеркнутый минимализм стиля с подчеркнутой роскошью исполнения. И сильной концепцией, которую моментально восприняли все, от фэшн-критиков до обычных покупателей: Кэти Хорин после ее первого показа писала, что она выходила из зала и со всех сторон слышала, как то одна, то другая женщина говорила, что вот, мол, наконец-то кто-то сделал одежду специально для нее. Одежду, которая излучала ясность, безмятежность и уверенность. Объемы, длина, свобода движений, конструкция, оставляющая пространство между телом и одеждой. Эта отстраненная манера первых коллекций Фиби Файло в Céline воспринималась тогда как манифест. В ней не было не только вызова, но и прадовской иронии - это были покой и воля. И тут же стал складываться контекст, который сейчас окончательно оформился в новую женственность.
The Row с его платьями-фартуками и платьями-робами, новый Lemaire с естественной безупречностью и идеальными серым, коричневым и красным, новый Hermès с радикальным минимализмом, новые американские девушки Розетта Гетти (Rosetta Getty) и Рози Ассулин (Rosie Assoulin) с их новой скромностью и километрами ткани. Надеж Ване-Цыбульски сейчас одна из ключевых фигур новой женственности - недаром она сначала делала The Row, а потом ее переманил Hermès. Водолазки, прямые брюки, глухие плащи рыбака, широкие рабочие комбинезоны из глянцевой кожи и форменные платья из невероятной замши - никакого украшательства, только строгость и сила. В ее радикальном подходе бездна современности и феминистского пафоса и куда меньше мягкости, чем было у ее предшественника Кристофа Лемера. Ее одежда говорит: личность и персональный комфорт важнее всего. С ее приходом Hermès очень современно высказался насчет гендерных стереотипов и традиционной женственности - нисколько себе не изменив при этом, потому что весь этот суровый шик - вполне в его многолетних ремесленных традициях.
ТО, ЧТО СЕЙЧАС ИДЕАЛ КРАСОТЫ СВЯЗАН С НЕСОВЕРШЕНСТВОМ, ЭТО УЖЕ ПРАКТИЧЕСКИ ОБЩЕЕ МЕСТО: ДЛЯ ГЛАЗА СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА КРАСОТА КАК РАЗ В ПОГРЕШНОСТЯХ, В ИЗЪЯНАХ, В ДЕФЕКТАХ
И в кои-то веки России есть что тут сказать. Говоря о новой женственности и новых девушках, мы можем вспомнить объемные топы-воланы Вики Газинской и ее же широченные брюки-бананы со множеством складок из коллекции грядущей весны. Мы можем назвать Тиграна Аветисяна с его стоящим колом денимом. Но главное, что мы тут можем сказать и показать миру, - Nina Donis. Их цветовые плоскости, их объемы, их полный и принципиальный разрыв со всяческой «красивостью» - это наш символ новой женственности. И самое поразительное - это их феноменальная цельность - эстетическая, этическая, идеологическая - на протяжении примерно 20 лет. И это, конечно, делает их покруче Prada.
Новая женственность при этом вовсе не отрицает сексуальность, она просто видит ее куда более сложным феноменом, чем обтянутые грудь, попа и максимально короткая юбка - все те банальности, которые принято понимать под словом sexy. Одновременно с новой женственностью можно говорить и о новой сексуальности - отстраненной и даже прохладной. Притягательными становятся не максимальное подчеркивание вторичных половых признаков в стиле Кардашьян, а андрогинность и даже гендерная амбивалентность - условно говоря, не твердокаменная грудь в декольте, а соски, чуть заметные под наглухо застегнутой рубашкой. «Прохладность» вроде бы антоним к hot - но зато синоним к cool. Так вот - мы хотим быть cool, а не hot!
Все это пока малопостижимо для женщин старой закалки и для девушек, которые оценивают вещи по принципу «а что скажет мой молодой человек». Но суть новой женственности как раз в том, чтобы не жертвовать своим интеллектуальным и человеческим обликом ради социокультурных клише и традиционных гендерных ролей - и не требовать жертв от других. Мы не хотим ничего «украшать собой» - мы хотим быть самими собой. Вы же вольны остаться в своих бандажных платьях, если именно в них ваша суть. Потому что новая женственность - это не борьба со старой, это великая свобода от всяких клише и предрассудков. Для всех и для каждого.
Новая женственность
Женщины часто воспринимают сорок пять лет как определенную грустную черту. Это не так, утверждает известный французский гинеколог с тридцатилетним стажем работы, партнер столичной клиники эстетической медицины «RHANA» Жерар Салама. Менопауза - это новый этап. Вторая молодость для женщины, когда она раскрывается во всей своей красоте и женственности. Вот отрывки из дневника доктора Салама по этому поводу.
Странный парадокс
Ребекка К., 44 года, замужем, трое детей.
У нее очень обеспокоенный вид. Она нервничает и не пытается это скрыть. Она пришла ко мне, потому что уже полгода у нее нет менструаций.
– Я совершенно выбита из колеи. У меня постоянно стоит ком в горле, и в любой момент могу расплакаться. Я боюсь измениться, располнеть, как корова.
– В любом возрасте есть вещи, для которых мы уже слишком стары, – пытаюсь объяснить. – В два года мы уже не пьем из бутылочки, в десять –
выросли из игры в прятки. В пятнадцать – больше не прыгаем на батуте. И если после всего этого в пятьдесят лет мы прекращаем пользоваться прокладками или тампонами, это абсолютно никого не должно волновать. Мы уже отказались в своей жизни от стольких более приятных вещей, вы не находите?
– Да, но вы рассуждаете как-то общо, – возражает пациентка.
– Чем меньше внимания вы будете обращать на все эти символы, а по сути – мелочи, усложняющие вашу жизнь, тем больше вы раскроетесь в вашей новой женственности. Да, вам уже не двадцать лет, и от чего-то придется отказаться. Но вы можете воспользоваться всем тем, что обрели к своему теперешнему возрасту. А это уже совсем не мелочи.
На самом деле женщинами после сорока овладевает тревожное чувство, которое является ничем иным, как страхом перед старением. Они чувствуют себя приговоренными и полагают, что худшее еще впереди. И венец всех их страданий – наступление той самой менопаузы.
Во Франции проблема заключается в том, что о ней говорить не принято. Это парадокс нашего мира, где ничто не является табу, за исключением того, что вовсе не имеет причин им являться. Например, принимать участие в передаче, касающейся темы использования секс-игрушек, оказывается гораздо проще, чем осмыслить свое поведение, жизнь в период менопаузы.
Женщинам приходится в одиночестве и на ощупь исследовать эту неизвестную землю, на которой будто больше никто не жил. За исключением их бабушек, которые об этом уже ничего не помнят. Но которые почти всегда заявляют, что сегодня слишком уж прислушиваются к себе. Раньше из этого не делали трагедии.
Несмотря на весь научный прогресс, который привел к увеличению продолжительности жизни, средний возраст наступления менопаузы остался прежним. Женщины живут дольше. Однако репродуктивный период их жизни не увеличился. А, следовательно, стал длиннее период постменопаузы. С этим надо просто смириться.
Чтобы успокоить моих пациенток, я советую сделать полный анализ гормонов. К сорока годам снижается выработка прогестерона, а совсем он перестает образовываться при менопаузе.
Тут на помощь нам приходят препараты на основе прогестерона или при его сочетании с витаминами А и Е и некоторыми минеральными солями. Есть и еще одно средство – масло примулы вечерней. Оно оказывает действие, подобное прогестерону, и чрезвычайно благоприятно сказывается на коже.
А как жили
наши бабушки?
Сабрина П., 46 лет, замужем, один ребенок.
– Я жутко боюсь менопаузы! Я прочла, что кожа становится сухой. А у меня и так кожа самая сухая в мире, что же со мной станет?
– Вы превратитесь в пудру! – пытаюсь пошутить.
– Это совсем не смешно. Вместо того, чтобы хохотать, вы бы лучше подсказали мне какое-нибудь решение, чтобы избежать этой трагедии.
– Вам только сорок шесть и пока бояться нечего. Редко менопауза наступает раньше пятидесяти лет. Есть один верный способ узнать, когда это случится. Вы скопированы с вашей матери, как и 90% женщин. Задайте ей вопрос, и вы будете знать.
– Но приливы… это ужас!
Конечно, в период менопаузы случаются неприятности. Но нам повезло, мы живем в XXI веке. И можем воспользоваться целым рядом средств – от серьезного лечения до натуральных препаратов, благодаря которым все эти неприятности исчезнут.
Сегодняшние женщины не похожи на наших бабушек, у которых не было другого выбора, как только терпеть и не жаловаться. В начале прошлого века женщины, которые уже не имели возможности рожать детей, но продолжали краситься и проявлять склонность к кокетству, считались непристойными.
Сегодня многое изменилось. Менопауза – не время безвозвратно ушедшей молодости. Здесь два пути: решить, что это конец, и жить с этой мыслью еще много лет. Или воспользоваться этим поворотом как толчком для поиска новых жизненных дорог и возможностей. Кто мешает? Почему нет?
И снова любовь
Франсуаза, 58 лет, разведена.
Она оказалась одна в тридцать пять лет. Муж бросил ее. Она оградила себя от любого потенциального претендента, старательно наряжаясь в бесформенные одежды, уродующие очки. Не говоря о том жутком холоде, который излучали ее глаза.
Я не видел ее больше года. Когда она появилась в моем кабинете, чуть не выронил телефонную трубку из рук. Это божественно!
В пятьдесят восемь лет женственность, которую она скрывала годами, вдруг вырвалась наружу. Франсуаза, более прекрасная, чем когда-либо, светилась счастьем. Ее будто подменили.
– У вас, должно быть, есть потрясающие новости? Что произошло в вашей жизни?
– Я отправилась в пустыню. А когда вернулась, продала все: мою фирму, квартиру. Я свободна как ветер.
– Я встретила там мужчину… Это волшебно, вы не можете себе представить.
Еще более «волшебным» было то, что тому мужчине было двадцать пять лет. Он был погонщиком верблюдов и не говорил ни на каком языке, кроме арабского. Но, по-видимому, они нашли другой способ общения.
Никто не поручился бы за будущее этой истории. Но преимуществом пятидесятилетнего возраста является то, что взгляды других людей более не оказывают прежнего влияния. И если кто-то не одобряет вашего выбора – вы берете решение на себя.
Таким образом, Франсуаза вновь вышла замуж и покинула Францию.
Они живут там, где он занимается своими верблюдами, а она выращивает коз. У них нет электричества, и за водой они ходят к колодцу. Поразительный контраст. Живя в Париже, за водой она ходила в конец коридора своей роскошной квартиры в триста квадратных метров у подножия Эйфелевой башни.
Еще раз убеждаюсь, что никогда не поздно стать счастливым. У счастья не бывает срока годности.
Сильная женщина
Анна Л., 58 лет, президент компании.
Она – большой начальник на французском промышленном предприятии. Обладая бесспорной компетенцией и редкостным умом, она способна лишать собеседников дара речи. Ее боятся все, и никто не смеет ей противоречить.
Анна всегда была для меня загадкой. Существует ли слабое место у этой женщины?
К несчастью, вскоре получил ответ на свой вопрос. Я пригласил ее на консультацию, чтобы сообщить о результатах анализов. Когда произнес слово «рак», это сразило ее.
В ее глазах появились слезы, но она не позволила им пролиться. В течение тридцати минут она методично расспрашивала меня о болезни, ее лечении и последствиях.
Первое, что ее интересовало –
как организовать время, чтобы проводить лечение, учитывая рабочий график. И речи не могло быть о том, чтобы перестать работать. Вторым вопросом был: «Как продолжать казаться здоровой в глазах окружающих людей?»
После консультации она поднялась и попрощалась со мной так, как будто ничего необычного не произошло.
Какая сила! Я не знаю, существует ли хоть один мужчина, который сумел бы повести себя так отважно.
Сегодня после тяжелого лечения она наконец здорова. И никто об этом не узнал. Она боролась одна. И победила!
Эта невероятная сила, присущая многим женщинам, помогает им идти вперед и сражаться. Ежедневно заниматься детьми и работать, выкраивать время, чтобы помчаться к врачу и сдавать баланс, беспокоиться за ребенка и не показывать этого беспокойства там, где главенствуют мужчины. Они постоянно жонглируют своей профессиональной и личной жизнью, удивительным способом переходя от одной к другой.
И вот после стольких лет жизни «на разрыв» появляется возможность и время – дети выросли, покинули дом – посвятить себя профессиональной жизни. И тогда женщины превосходят большинство мужчин. Задача представляется им намного проще, чем когда-либо. И в пятьдесят лет, когда многие мужчины начинают испытывать все большую усталость, женщины чувствуют, что способны достать с неба луну. Вот почему они так успешны.
И кто после этого посмеет возразить мне, что женщины с возрастом не становятся лучше, интереснее и ярче. Если и найдется такой смельчак, то, вероятнее всего, он просто не знает женщин.
Да здравствует, менопауза!
Наталья ЕПИФАНОВА
О том, почему мы хотим быть cool, а не hot, рассуждает колумнист Buro 24/7 Россия Елена Стафьева
"Я бы хотел, чтобы мои платья были "сконструированными", сформованными по всем изгибам женского тела, чьи контуры они бы вылепливали. Я акцентировал талию, пышность бедер, я подчеркивал бюст. Чтобы мои модели лучше удерживали форму, я почти всю ткань дублировал перкалем или тафтой, восстановив традицию, которая долго была заброшена", - говорил Кристиан Диор своей подруге и соратнице Сюзан Люлен, когда готовил свой знаменитый new look (вернее линии своей первой коллекции Corolle и En Huit, как он сам их назвал).
"То, что ты вынуждена быть куклой, всегда одинаковой, чтобы быть красивой, - это просто плохо, это недостойно женщин. Вот почему я ненавижу косой крой и все, что, по мнению людей, делает женщину красивой. Я принципиально против этого, с личной и общечеловеческой точек зрения. Другая причина, почему я против, - это банально. Я хочу быть умнее, сложнее, изощреннее, интереснее, новее", - говорит Миучча Прада в недавнем интервью Александру Фери из The Independent.
Миучча Прада
Я, конечно, хочу того же. И нас таких по миру наберется немало - тех, кто не собирается "подчеркивать изгибы", кто морщится от слова "пушап", кто не готов натягивать на себя бандажные платья ни ради чего на свете. Между "в обтяг" и "оверсайз" мы выбираем оверсайз, стараемся избегать высоких каблуков, не жертвуем повседневным комфортом и не знаем определения страшнее, чем "тщательно продуманный образ". Любая объективация для нас - зло, а выражение "украшать собой" звучит практически оскорбительно. Одежда для нас скорее защитный камуфляж, мягкий барьер между нами и миром. Ключевые слова - да, на английском - sophisticated, understatement, diversity, и наша тщательно культивируемая естественность - не только эстетический, но и этический выбор. Птенцы гнезда Миуччи, мы равняемся на Фиби, Стеллу, Надеж и прочих достойнейших женщин.
Цитаты выше не просто формулируют два разных подхода к пониманию и выражению женственности. Между ними - вся эволюция моды последних 60 лет, более того - эволюция западного феминизма. Первая цитата - утверждение экстремальной женственности, с которой началась мода послевоенной Европы, вторая - манифест женственности новой, отталкивающейся от традиционных требований к красоте и традиционных гендерных ролей.
МЕЖДУ "В ОБТЯГ" И "ОВЕРСАЙЗ" МЫ ВЫБИРАЕМ ОВЕРСАЙЗ, СТАРАЕМСЯ ИЗБЕГАТЬ ВЫСОКИХ КАБЛУКОВ, НЕ ЖЕРТВУЕМ ПОВСЕДНЕВНЫМ КОМФОРТОМ И НЕ ЗНАЕМ ОПРЕДЕЛЕНИЯ СТРАШНЕЕ, ЧЕМ "ТЩАТЕЛЬНО ПРОДУМАННЫЙ ОБРАЗ".
Центральная идея женственности, какой ее нам завещал Кристиан Диор и какой ее до сих пор понимают на форумах девичьих сайтов, - это идея совершенства. Женщина и ее платья должны быть максимально безупречны - почти до такой степени, чтобы невозможно было поверить в их материальность. Сейчас в разных концах света проходят две выставки, посвященные ровно такому совершенству: в Музее Гальера показывают платья графини Греффюль, легендарной меценатки и светской дамы Belle Époque, которую Пруст вывел как герцогиню де Германт, а в Институте костюма музея Метрополитен выставлены наряды 86-летней графини Жаклин де Риб, легендарной клиентки всех на свете кутюрье и ярчайшей звезды послевоенной светской Европы и Америки.
То, что сейчас идеал красоты связан с несовершенством, это уже практически общее место: для глаза современного человека красота как раз в погрешностях, в изъянах, в дефектах. Именно несовершенство цепляет наш глаз, трогает нашу душу и заводит наше воображение. С идеи несовершенства начинают японские деконструктивисты на рубеже 70-х и 80-х, ее же подхватывают деконструктивисты бельгийские в 80-е. Они яростно разделываются с традиционной женственностью и гламуром - красота и вообще жизнь для них начинаются там, где заканчиваются идеальные пропорции и "подчеркнутые изгибы".
Почему же мы говорим о новой женственности именно сейчас? И почему именно Миучча Прада стала великой матерью новой женственности?
Прада начинала тоже в 80-е (первая коллекция - FW/1988), и, конечно, ею двигали та же идея несовершенства и тот же отказ от общепринятого "красивого", что и деконструктивистами. Но было одно существенное различие: Прада демонтировала клише традиционной женственности в большей степени интеллектуально, чем формально. В ее нарядах не было гламура, но в них не было и никакой гипертрофированной деформации и асимметрии - никаких мятых черных хламид с рукавами, пришитыми на спине, она никогда не делала. Собственно, она брала эти самые клише, причем в их винтажном виде - итальянская mamma, офисная карьеристка в костюме, благородная миланская матрона и прочее, - и пропускала их сквозь безжалостно иронический фильтр, остраняя их. Именно ее подход - отказ от всего, "что, по мнению людей, делает женщину красивой", страсть к "странным" винтажным нарядам, увлечение униформой - все то, что и составило фирменный ugly chic, - кардинально повлиял на современную моду, которая практически целиком вторична и подражательна.
ЖЕНЩИНА, НАДЕВАВШАЯ "ХИРОСИМА-ШИК" КАВАКУБО ИЛИ ПРОНЗИТЕЛЬНО НЕЛЕПЫЕ ВЕЩИ МАРЖЕЛЫ ПОСРЕДИ ГЛАМУРА 80-Х И 90-Х, КАК БЫ ГОВОРИЛА: "Я НЕ ТАКАЯ, Я - СЛОЖНАЯ, ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ, РАФИНИРОВАННАЯ, Я ВЫШЕ ВСЕГО ЭТОГО BLING-BLING". И В ЭТОМ БЫЛА ОЧЕВИДНАЯ ЭЛИТАРНОСТЬ.
В работе деконструктивистов были открытый вызов и демонстративный разрыв с женственностью золотого века кутюра. Женщина, надевавшая "Хиросима-шик" Кавакубо или пронзительно нелепые вещи Маржелы посреди гламура 80-х и 90-х, как бы говорила: "Я не такая, я - сложная, интеллектуальная, рафинированная, я выше всего этого bling-bling". И в этом была очевидная элитарность. Мода Миуччи Прады никогда не была элитарной, а, напротив, была и остается вполне консьюмеристской - интеллектуалы считывают иронию, массовая же публика обходится без контекста. Поэтому ни одному деконструктивисту и не снился такой коммерческий успех, как у прадовского ugly chic.
Как это непосредственно соотносится с новой женственностью, если началось 25 лет назад? Прада показала, что быть интересной важнее, чем быть красивой в конвенциональном смысле, что гендерные стереотипы существуют не для того, чтобы им следовать, а чтобы с ними играть как хочется. Она расширила пространство возможностей для женщин: стало необязательно выбирать между тщательно уложенными локонами и надетым задом наперед пальто, а можно было надеть сиротское платье и чувствовать себя в нем интересной. Не быть гламурной - но и не быть авангардной, андеграундной и т. п.
Первая подиумная коллекция Фиби Файло для Céline, весна/лето - 2010
И именно этому у нее научилось следующее поколение девушек - Стелла Маккартни и Фиби Файло. Особенно Фиби Файло, которая после Миуччи Прады наша главная культурная героиня. Уже в Chloé она делала замечательные коллекции, ни в чем не уступавшие ее прославившейся именно там предшественнице Стелле Маккартни; но то, что она сделала, придя в Céline, было действительно очень значимым для формирования новой женственности. Файло соединила подчеркнутый минимализм стиля с подчеркнутой роскошью исполнения. И сильной концепцией, которую моментально восприняли все, от фэшн-критиков до обычных покупателей: Кэти Хорин после ее первого показа писала, что она выходила из зала и со всех сторон слышала, как то одна, то другая женщина говорила, что вот, мол, наконец-то кто-то сделал одежду специально для нее. Одежду, которая излучала ясность, безмятежность и уверенность. Объемы, длина, свобода движений, конструкция, оставляющая пространство между телом и одеждой. Эта отстраненная манера первых коллекций Фиби Файло в Céline воспринималась тогда как манифест. В ней не было не только вызова, но и прадовской иронии - это были покой и воля. И тут же стал складываться контекст, который сейчас окончательно оформился в новую женственность.
The Row, Pre-Fall - 2015
Hermès, осень/зима - 2015
The Row с его платьями-фартуками и платьями-робами, новый Lemarie с естественной безупречностью и идеальными серым, коричневым и красным, новый Hermès с радикальным минимализмом, новые американские девушки Розетта Гетти (Rosetta Getty) и Рози Ассулин (Rosie Assoulin) с их новой скромностью и километрами ткани. Надеж Ване-Цыбульски сейчас одна из ключевых фигур новой женственности - недаром она сначала делала The Row, а потом ее переманил Hermès. Водолазки, прямые брюки, глухие плащи рыбака, широкие рабочие комбинезоны из глянцевой кожи и форменные платья из невероятной замши - никакого украшательства, только строгость и сила. В ее радикальном подходе бездна современности и феминистского пафоса и куда меньше мягкости, чем было у ее предшественника Кристофа Лемера. Ее одежда говорит: личность и персональный комфорт важнее всего. С ее приходом Hermès очень современно высказался насчет гендерных стереотипов и традиционной женственности - нисколько себе не изменив при этом, потому что весь этот суровый шик вполне в его многолетних ремесленных традициях. ПРИТЯГАТЕЛЬНЫМИ СТАНОВЯТСЯ НЕ МАКСИМАЛЬНОЕ ПОДЧЕРКИВАНИЕ ВТОРИЧНЫХ ПОЛОВЫХ ПРИЗНАКОВ В СТИЛЕ КАРДАШЬЯН, А АНДРОГИННОСТЬ И ДАЖЕ ГЕНДЕРНАЯ АМБИВАЛЕНТНОСТЬ - УСЛОВНО ГОВОРЯ, НЕ ТВЕРДОКАМЕННАЯ ГРУДЬ В ДЕКОЛЬТЕ, А СОСКИ, ЧУТЬ ЗАМЕТНЫЕ ПОД НАГЛУХО ЗАСТЕГНУТОЙ РУБАШКОЙ. Новая женственность при этом вовсе не отрицает сексуальность, она просто видит ее куда более сложным феноменом, чем обтянутые грудь, попа и максимально короткая юбка - все те банальности, которые принято понимать под словом sexy. Одновременно с новой женственностью можно говорить и о новой сексуальности - отстраненной и даже прохладной. Притягательными становятся не максимальное подчеркивание вторичных половых признаков в стиле Кардашьян, а андрогинность и даже гендерная амбивалентность - условно говоря, не твердокаменная грудь в декольте, а соски, чуть заметные под наглухо застегнутой рубашкой. "Прохладность" вроде бы антоним к hot, но зато синоним к cool. Так вот - мы хотим быть cool, а не hot!
Все это пока малопостижимо для женщин старой закалки и для девушек, которые оценивают вещи по принципу "а что скажет мой молодой человек". Но суть новой женственности как раз в том, чтобы не жертвовать своим интеллектуальным и человеческим обликом ради социокультурных клише и традиционных гендерных ролей - и не требовать жертв от других. Мы не хотим ничего "украшать собой" - мы хотим быть самими собой. Вы же вольны остаться в своих бандажных платьях, если именно в них ваша суть. Потому что новая женственность - это не борьба со старой, это великая свобода от всяких клише и предрассудков. Для всех и для каждого.
