Мария назначила встречу на Арбате в кафе возле своего дома. Пила, как обычно, кофе. Курила одну за другой сигареты. Спину держала ровно, как балерина. Мы сидели друг против друга и разговаривали о любви.
Любовь к ближнему
Никогда не забуду свою последнюю встречу с другом бабушки и дедушки – Матвеем Абрамовичем Ошеровским. Он был режиссером, всю свою жизнь отдал театру. У них с женой не было детей. Они держались друг за друга. И вдруг я узнаю, что его супруги не стало. Я позвонила, выразила соболезнование. Меня потрясло несоответствие страшного горя, которое витало в воздухе, его бодрому голосу, когда он повторял: «Мне нужно только ее похоронить. Я должен это сделать сам. Нет, мне не нужна никакая помощь. Это мой долг. Я должен это сделать сам. Я это сделаю». Я уточнила его адрес, собираясь навестить, но мой приезд все откладывался. И настал час, когда на подсознательном уровне почувствовала, что если сейчас не поеду, могу не успеть. Было 9 дней со дня смерти его жены. Матвей Абрамович был абсолютно один. И стол накрыл исключительно для меня. Мы сидели, и он долго-долго говорил... Доставал из альбомов фотографии и рассказывал о своей жизни. Это длилось час, два, три, четыре, пять... Мне уже нужно было ехать, но остановить его я не могла. И понимала, что в ситуации глобального одиночества для него это единственный шанс выговориться. Матвей Абрамович не говорил, что болеет или плохо себя чувствует. Не жаловался на судьбу. Это была позитивная встреча наперекор обстоятельствам, несмотря на убранную цветами кровать жены, на завешенные окна и зеркала. Но я ощущала, что это наша последняя встреча. Чем радостней он говорил, тем очевидней было – скоро конец. Я отправилась домой поздним вечером и, сидя в машине, не могла отделаться от ощущения, что попрощалась с ним. Успела. Прошло меньше месяца, и он ушел из жизни... Очень важно знать, что ты что-то успел. Не знаю, насколько мой приезд облегчил его последние дни, но память об этой встрече останется со мной на всю жизнь.
Не стало его, не стало в нашем театре, «Ленкоме», Александра Абдулова и Олега Янковского. И по их уходу я ощущаю, как меняется эпоха. Приходит другое поколение. Поэтому сейчас, мне кажется, очень важно не просто помнить ту уходящую эпоху, а делать все возможное, чтобы люди, пока живы, ощущали, что они нам нужны. Ведь так и есть на самом деле!
Снова и снова ты где-нибудь случайно сталкиваешься с человеком – и он пытается рассказать всю свою жизнь, потому что фатально, бесконечно, вселенски одинок... Я много думала на эту тему. И в момент, когда удалось сформулировать эту мысль, у меня не оказалось с собой ручки. Тогда я набрала эсэмэску и отправила маме. Пусть эта мысль прозвучит и в интервью: «Человек становится по-настоящему счастливым, только когда целиком и полностью смиряется со своим одиночеством на земле. Тогда он получает свободу, знание и любовь, которые он может отдавать, не требуя ничего взамен». Люди в одиночестве рождаются и в одиночестве уходят, и только смирение с этим может тебя действительно освободить и сделать счастливым. Тогда ты не будешь требовать от другого человека чего-то в этой жизни.
– И тогда вы решили создать фонд?
– В апреле прошлого года я побывала на благотворительном обеде, который мы организовали с замечательной женщиной Маргаритой Александровной Эскиной. Она много лет была директором Дома актера и все это время вела картотеку, в которую были внесены полторы тысячи ветеранов сцены, 300 человек из которых – участники войны. Маргарита Александровна заботилась о них, устраивала бесплатные обеды, помогала продуктами и деньгами. Для стариков это была ощутимая помощь: многие из них – одинокие люди, инвалиды, оставшиеся без средств к существованию.
На том обеде мы подарили гостям конверты с денежной помощью. Если честно, я не ожидала такой реакции: старики плакали и благодарили. Мне очень захотелось помочь Маргарите Александровне, и я предложила: «Давайте сделаем так, чтобы актеры среднего поколения, которые имеют возможность зарабатывать, помогли пожилым. Не просто искали бы спонсоров, а скинулись. Потому что это наше дело. Мы должны не просто петь песни в День Победы и читать стихи, но и помогать материально». Маргарита Александровна сказала: «Да что ты! Неужели ты думаешь, что это возможно? Сейчас такое время, когда всем ни до чего нет дела, все бегут по разным съемкам, работам». Конечно, она была права... Но идея уже поселилась в моей голове, и я поделилась ею с актером Евгением Мироновым, с которым мы вместе делали спектакль «Кармен. Исход», – была уверена, что он поймет и откликнется. К тому моменту уже многое было готово для того, чтобы устроить для ветеранов красивый ужин в Пушкинском музее и концерт, собрать немного денег и раздать старикам. Женя тут же предложил: «Давай сделаем фонд. А вечер, который мы устроим вместе с Маргаритой Александровной, будет открытием этого фонда».
И вот 28 октября 2008 года в Пушкинском музее мы собрали 120 ветеранов. Откликнулись очень многие: Александр Балуев, Дмитрий Харатьян, Дмитрий Певцов, Рената Литвинова, Сергей Маковецкий, Елизавета Боярская, Мария Аронова, Владимир Спиваков, Алексей Серебряков, Олег Меньшиков, Володя Машков, Сергей Безруков и другие. Кто-то просто передавал нам конверты, кто-то сумел прийти и выступить. А потом образовалась команда, постоянно занимающаяся фондом. Начался трудный период становления, потому что нашей целью были не разовые акции, а постоянная работа с картотекой Дома актера – той, в которую внесены полторы тысячи человек, и список все время пополняется. А потом умерла Маргарита Александровна Эскина. Ушла накануне старта нашего первого благотворительного театрального марафона. Вот и получилось, что мы практически подхватили ее дело. Словно она завещала нам его. Маргариту Александровну похоронили в феврале. А в марте стартовал марафон. Каждый из 25 московских театров, принявших в нем участие, перечислил сбор от одного спектакля в кассу фонда. Мы собрали средства, чтобы для 500 человек купить подарочные сертификаты на бесплатное обслуживание в сети аптек с доставкой лекарств на дом. Ведь пожилые люди не всегда могут выбраться из дома из-за плохого самочувствия. И на дорогие лекарства у них денег нет.
– Фонд помогает только актерам?
– Недавно мне позвонила Илзе Лиепа и предложила: «Давайте помогать и балетным артистам». И
это справедливо. Ведь мы назвали себя благотворительным фондом поддержки деятелей искусства, а это не только драматические актеры – это и критики, и люди, которые были в Москонцерте концертмейстерами, и балетные актеры, и музыкальные тоже.
В течение года сформировался попечительский совет фонда, в него вошли Леонид Ярмольник, Кирилл Серебренников, Игорь Верник и многие другие. Евгений Миронов, журналист и врач Наталья Шагинян и я – учредители фонда. И на данный момент, помимо прочего, я несу ответственность президента фонда.
По сути, произошло возрождение старой традиции, которая существовала в начале прошлого века, когда театры с каждого сыгранного спектакля отчисляли какую-то сумму на нужды пожилых коллег. В том или ином виде эта помощь существовала и в Советском Союзе. Но потом все развалилось, и получилось, что пожилые люди не находят места в новом времени. Мы как волки. Каждый за себя, кто больше урвет. Объединяющего начала все меньше. Я не осуждаю – люди разных поколений, как умеют, выживают в этом времени. Но старикам это делать очень тяжело. Им остается только умирать...
Любовь к сыну
– Меня очень изменило то, что я родила в 18 лет. Помню, сидела перед самыми родами накануне дня рождения и думала: «В 17 я рожу или в 18?» В итоге у нас с сыном разница в днях рождения – в неделю. Когда Андрей появился на свет, мне пришлось срочно повзрослеть, потому что рождение детей – это конец эгоизму.
– У вас было ощущение, что вместе с сыном вы открываете мир заново?
– С сыном мы почти близнецы – и по гороскопу, и внешне, и по характеру. Порой я нахожу что-то новое в себе, глядя на него. Иногда смотрю на сына – и становится очевидным, что некоторые черты моего характера, казавшиеся мне изумительными, легкими, прекрасными и доставляющими окружающим только радость, на самом деле не так уж замечательны, а иногда просто невыносимы и чудовищны. Андрей – упорный мальчик, такой радостно упорный, его невозможно в чем-то переубедить или остановить в достижении цели. Я всегда считала, что упорство – это позитивное качество, и культивировала его в себе. Но, соприкоснувшись со своим двойником, поняла, что заблуждалась, потому что у медали, как известно, две стороны.
Видимо, Господь Бог специально сделал сына моим отражением, чтобы я увидела себя. Норов, упрямство – полюбоваться на них со стороны очень полезно. Я смотрю на Андрея и исправляюсь сама.
Любовь к себе
– В одном интервью я читала, вы называете себя человеком не эмоциональным, а скорее рациональным.
– Это какие-то чужие умозаключения. Наоборот, моя иррациональность всегда была гораздо сильнее рациональности. Но я не склонна жить иллюзиями. Они мешают жить и имеют свойство очень болезненно развеиваться. Вера, уверенность – другое дело. Они тоже из области метафизики, но весьма конструктивные. Они не разрушают твои воздушные замки, а наоборот, дают тебе силы, чтобы идти дальше.
У меня в юности была безумная уверенность, вера, что я обязательно реализую свои идеалистические мечты. Юношеский максимализм! Еще ребенком, в пять лет, обожала балет, и больше всех – Айседору Дункан. Хотела быть на нее похожей.
– У вас бывают такие желания, которые вы точно знаете, что не сбудутся, но очень хотелось бы?
– Есть, и это страшно. Потому что невозможность сделать то, что хочу, приводит меня в исступление. Я никогда не могу смириться с отказом. В жизни бывали такие ситуации, когда мне говорили «нет», а я не слышала. Потому что не понимаю слова «нет». Даже если оно прозвучит тысячу раз, все равно не поверю. И это может тянуться долгие годы.
Но я понимаю, что какие-то мои желания уже не сбудутся по объективным причинам. Например, девочку Джульетту, увы, уже никогда не сыграю. А когда-то, в ранней юности, посмотрев потрясающий фильм Франко Дзеффирелли «Ромео и Джульетта», я стала страстно этого желать.
Жизнь, конечно, корректирует многие стремления человека. И чем дольше я живу, тем больше понимаю, что бытие само по себе приносит гораздо больше счастья, чем простое обладание чем-то. Когда тебе что-то дается, ты тут же начинаешь хотеть чего-то еще. Стремишься обладать все новым и новым, все большим и большим. Все время чего-то алчешь. И это делает тебя несчастным. Но чтобы стать счастливой, нужно просто себя ею ощутить.
– А что было вашим самым большим разочарованием?
– Когда в раннем детстве в первый раз, случайно зайдя в коломенский храм, я увидела гроб. Там шло отпевание, и меня потрясла несообразность происходящего. Я никак не могла понять, что передо мной лежит человек... Наша память хранит многое. Вряд ли смогу когда-нибудь забыть те свои давние ощущения, когда я внезапно обнаружила, что есть фатальные вещи, которые мы не в силах изменить.
Возьмите трагедии Шекспира или древнегреческих авторов, в которых есть такое понятие, как рок. Идеально, если у тебя в жизни есть возможность вовремя остановиться и просто перейти из одного жанра в другой. Существовать в древнегреческой трагедии, а потом снять с себя маску и сказать: «А сейчас будет трагикомедия или фарс». Но есть вещи, к которым невозможно относиться с юмором. Это смерть и любовь. Если к любви относишься с юмором, это ее разрушает. К любви нужно относиться трепетно.
У меня есть особенность: я стараюсь мыслить конструктивно. Если мне звонит человек и рассказывает о проблеме, ожидая, что я скажу: «Ой-ой-ой, как плохо, бедный ты, бедный», – он этого не получит. У меня не получается просто жалеть. Так устроено сознание, психика, мозг, что я сразу ищу действенный выход из сложившейся ситуации. Я убеждена, что пока мы дышим, чувствуем – в наших руках очень многое. Для меня самое сложное состояние – когда не понимаю, что можно сделать, чтобы облегчить ситуацию.
– Что тогда вас способно порадовать или развеселить?
– Множество мелочей радует, мелких, происходящих постоянно. Сидишь дома – и раздается звонок от приятного тебе человека. Или, как недавно, договорились мы с моей сестрой Машей Голубкиной встретиться в ЦДЛ. Я приехала и вижу: там сидит Павел Семенович Лунгин, которого я обожаю и люблю всем сердцем. Мы с ним просидели часа два – такая радостная неожиданность. Бог даровал мне много замечательных встреч, о которых можно было бы написать целую книгу. У музыканта есть инструмент, через который он выражает себя, – скрипка, виолончель или фортепиано. А в профессии актера инструмент – это его душа, глаза, голос, сердце, ум. Поэтому любая встреча в жизни – большая и маленькая – отпечатывается в нас.
– А с каким инструментом вы могли бы сравнить себя, собственную психофизику?
– В какие-то моменты я скрипка, а в какие-то и барабан. Я вообще не люблю никаких определений и разделений, потому что человек гораздо более многогранен, чем мы о нем думаем и чем можем описать.
– Кто ваш самый близкий человек? Кроме сына, разумеется.
– Мама, бабушка Раиса Ивановна Градова, сестра, брат, мои замечательные бывшие мужья, друзья. В общем-то, слава тебе, Господи, круг моих близких достаточно широк и продолжает расширяться. И я не хочу, чтобы он сужался. Сужение естественным путем придет с годами.
Любовь...
– Сколько личного времени забирает у вас фонд?
– Много. Если честно, я с самого начала боялась этих названий: «фонд», «организация». Это просто дело жизни, ты в него погружаешься, и оно забирает тебя целиком. И ты уже понимаешь, что здесь не может быть остановки: нормальной женщине, когда она родила ребенка, не приходит в голову мысль отдать его в детдом. Так и фонд: это дело, за которое ты несешь ответственность во всех ее видах. Как в семье. Ответственность молодого человека по отношению к людям, которые его вырастили и воспитали, должна быть и в маленькой семье, и в большой профессиональной семье.
...Иногда я плачу. Из-за того, что вижу людей, которые стали совершенно одинокими. Да, я могу помочь им материально, выслушать, даже поплакать с ними, но избавить их от боли не в силах.
Я уже остро ощутила, что memento mori – помни о смерти – очень важная фраза. Понимаю, что человек призван за свою жизнь отдать как можно больше. Копить – смысла не имеет вообще. Ни деньги, ни эмоции. Чем больше копишь, тем страшнее с этим расставаться. Человек приходит в мир, чтобы максимально отдать. И уйти облегченным. Отдать любовь.
– Что значит для вас любовь?
– Очень часто любовью называют какое-то эгоистическое чувство, когда один человек, например, хочет, чтобы другой принадлежал ему. Я бы скорее назвала то чувство страстью, но не любовью. А любовь общечеловеческая не требует ничего взамен. Это и есть свободная любовь в хорошем смысле этого слова. А то, что сейчас принято называть в нашем мире свободной любовью, не имеет к ней отношения. Такая любовь – постоянная гонка за какой-то мнимой свободой и независимостью, сплошной эгоизм и удовлетворение своих желаний – по сути, огромнейшая зависимость, которая губит человека.
– А что вы в людях любите?
– Естественность. Когда человек живой. С правильными и неправильными характерными качествами. Я вообще люблю живое. Когда бьется сердце, меняется настроение, бегут мысли. Когда человек не статичен, в движении, влюбляется, плачет, горюет, сопереживает и не скрывает свои эмоции под глянцевым слоем, стремится к осуществлению своих желаний, даже тех, которые кажутся призрачными.
Когда мы открывали фонд, нас спрашивали: «А вы понимали, что это сложно? А вы не сомневались, сможете или нет, хватит ли сил?» И у всех троих учредителей был один ответ: «Не сомневались ни на йоту». Хотя, по сути, затея была достаточно безбашенная и самонадеянная. Но я знала, что будет так, как мы хотим. Вера сворачивает горы. Любой из нас добр – нужно только достучаться до сердца. Ты приходишь к человеку и говоришь: «Дорогой мой, ну неужели ты не поможешь? Это невозможно, такого просто быть не может, чтобы ты – и не помог!» Но как только возникает малейшее сомнение: кто-то кому-то рассказал, что когда-то этот человек отказал и что, наверное, ему это все безразлично, – в ту же минуту ты находишь подтверждение своим сомнениям. Что транслируешь в этот мир, то и получаешь от него зеркально. Своими мыслями мы материализуем пространство вокруг себя. Даже в мелочах. Например, просыпаешься с плохим настроением – и весь день видишь вокруг только плохое. А просыпаешься с хорошим настроением – видишь подтверждение хорошего. Все идет изнутри, из нашего сердца.
Я открыла для себя еще один закон: чем больше отдаешь, тем больше получаешь. Помните притчу о пяти хлебах, которыми Иисус накормил огромное количество народа? На примере нашего фонда я поняла, что все происходит по какому-то неведомому закону, не просчитываемому на бумаге. Фонд – не коммерческое учреждение, невозможно просчитать: здесь мы вложили, а там поимели. Фонд живет по другим законам, не коммерческим, но не менее сильным.
ТАСС/Никитченко Елена Быть частью уникальной актерской семьи, впервые сняться в кино в раннем детстве, чувствовать ответственность за всю династию, выходя на сцену, — это все о Марии Мироновой. Она родилась в семье советской актрисы Екатерины Градовой (радистка Кэт в «17 мгновеньях весны») и любимца всех советских зрителей Андрея Миронова.
Ее детство не назовешь обыкновенным и безоблачным — но именно оно воспитало в Марии характер, который позволил не опустить планку актерского мастерства.
Без отца
Маша появилась на свет в один год со своей сводной сестрой по отцу от Ларисы Голубкиной. Миронов был влюблен, и выбор между двумя любившими его женщинами сделал в пользу Ларисы. Маше от отца досталась фамилия и безусловный актерский талант.
Впервые на сцену Марию вывела ее бабушка со стороны матери — тоже актриса, Раиса Градова. Она служила в театре им. Гоголя и организовала участие внучки в спектакле «Декамерон». Маше тогда было 6 лет. Еще через два года она дебютирует в кино — в роли Бекки Тэтчер в фильме «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна».
К моменту окончания школы вопрос о выборе профессии не стоял — Миронова успешно поступила в Щукинское театральное училище. Но закончить его не получилось: почти сразу Маша отказалась от учебы в пользу замужества и рождения ребенка.
На 10 лет старше
Ее мама не стала возражать против отношений дочери с мужчиной, на 10 лет ее старше. Игорь оказался порядочным и честным человеком: они оформили отношения официально, и в 17 лет Мария уже забеременела.
«И вот в мае 92-го года я, семнадцатилетняя, сидела и гадала: все-таки я рожу до того, как мне исполнится 18, или после?», — вспоминала Миронова в одном из интервью.
Успех и второе замужество
Получив диплом, Миронова получила предложение о работе в театре «Школа современной пьесы», но принимать его не спешила. Сначала решила попробовать исполнить свою мечту: играть в Ленкоме Марка Захарова.
Конечно, он знал, чья она дочь, и наверняка видел ее в детстве, но никаких поблажек для себя Миронова не требовала. На сцену Ленкома она впервые вышла в танцевальной массовке, затем получила первую крохотную роль и лишь через четыре года дослужилась до главной — в спектакле «Укрощение укротителей».
Вскоре пошли и успешные роли в кино: фильм «Свадьба» Лунгина с Мироновой в главной роли завоевал приз Каннского кинофестиваля за лучший актерский ансамбль. Затем последовали «Олигарх», «Ледниковый период», «Дозоры» Бекмамбетова.
К 30 годам Миронова стала успешной актрисой, мамой замечательного сына и счастливой женой: ее вторым мужем стал Дмитрий Клоков, советник президента РАН. На этот раз она была старше его на 7 лет, но это ничуть не мешало семейной идиллии.
Он не только прекрасно поладил с ее сыном от первого брака, но и не имел ничего против совместного отдыха с бывшим мужем Мироновой. Так они и ездили в отпуск: Мария с сыном и ее мужья: бывший и нынешний.
«Он понимает, что Игорь — отец моего сына. И поэтому по‑прежнему мне очень дорог. А как же иначе?», — объясняла Миронова.А был ли Муж?
О том, что послужило причиной второго развода, она не распространяется. Миронова вообще старается не делиться с журналистами подробностями своей личной жизни. Расставшись с Клоковым, она какое-то время жила одна, пока однажды пресса не заметила Марию в компании актера Алексея Макарова — сына Любови Полищук.
Это произошло на одной из кинопремьер. Миронова и Макаров пришли туда вдвоем и выглядели счастливой влюбленной парой. Никаких комментариев о своих отношениях они не давали — и журналисты дали волю фантазии.
Лишь спустя полгода на официальном сайте Макарова появилась информация, что с ноября 2011 года он и Мария — муж и жена.
Пресса гудела: поженились дети двух легендарных актеров! Говорили, что Миронова хорошо влияет на своего мужа: Макаров остепенился, отказался от вредных привычек, снимается в кино.
Так продолжалось, пока обоих не пригласил на съемки Сергей Жигунов: он задумал новую экранизацию «Трех мушкетеров». Мироновой досталась роль королевы, Макаров играл Портоса.
По сюжету Мария должна была играть несколько откровенных сцен с исполнителем роли короля — своим давним другом Филиппом Янковским, а также с Константином Лавроненко, играющим герцога Бекингемом.
Макаров не скрывал своей ревности, независимую Миронову это раздражало. Вскоре актеры разъехались по разным номерам, а затем и вовсе расстались. Брак просуществовал всего год: Алексей Макаров этого не скрывал, а Мария упорно продолжала все отрицать.
«У меня замечательные отношения с Лешей. Никто не сходился, никто — уж тем более! — не разводился. Как была у нас дружба, так она и осталась. И на этом точка», — заявляла Миронова в интервью «Комсомольской правде».
Путешествия, работа, сын
Сериал «Родина», блокбастер «Салют-7» — ни один из проектов, в которых она снимается не проходит незамеченным.
Она много путешествует по миру, сама контролирует строительство загородного дома в Подмосковье, курирует работу благотворительного фонда поддержки деятелей икусства «Артист» и продолжает быть другом своему взрослому сыну.
«На первом месте Бог, на втором — семья и близкие люди, на третьем — фонд и только на четвертом — работа», — так расставляет приоритеты блестящая наследница своей фамилии.
Она на пятнадцать лет пережила своего мужа и верного партнера по сцене - Александра Менакера. Александр Семенович ушел после четвертого инфаркта. Такое случается - женщина теряет спутника жизни, но находит утешение в детях. Однако Миронова и без сына своего, потрясающего, до сих пор любимого народом Андрея, выдюжила целых десять лет. В квартире ее мешками громоздились письма. На конвертах адрес: "Москва, Арбат, маме Андрея Миронова".
Источник ее выносливости и долготерпения известен одному Богу. Никто никогда не видел Марию Владимировну плачущей. "Железная женщина", - говорили многие с недоумением...
Миронова - не просто легенда нашей эстрады. Она и человеком была легендарным. Ею восхищались, ее цитировали и побаивались. Имея собственное мнение обо всем - телевидении, экономике, управлении государством, наша "Марья" не стремилась к особой деликатности. Могла по-гоголевски припечатать человека своим поставленным, с металлическими нотками голосом. Одного актера, завсегдатая посиделок, тусовок и разных "капустников", называла вездесущим. Поделив это слово пополам и удвоив "с" в части "сущий"...
Миронова - из плеяды тех подлинных советских звезд, которые и жили по-звездному, то есть неторопливо и с достоинством. Не работали летом, потому что лето - время для семьи. Не давали по два концерта в день. Коллекционировали фарфор (отошедший теперь по завещанию Бахрушинскому музею). Какие друзья собирались дома - Утесов, Марецкая, Рина Зеленая ... Какие портреты на стенах - Ахматова, Гейченко, Русланова, Гилельс... В детстве Маша Миронова сидела на коленях у Шаляпина, юная, она очаровала Зощенко, 16-летнюю ее приняли в труппу МХАТа 2-го... Знаменитая эстрадная героиня Мироновой, "телефонная террористка" Капа, вызывала нарекания у строгих ценителей. В свою очередь Мария Владимировна, дожив до патриарших (матриарших) лет, упрекала Геннадия Хазанова: "Какая пошлость - читать со сцены монолог про то, как ты наелся арбуза и пошел провожать любимую девушку. Вот я сейчас выйду и начну рассказывать, как я объелась гороха и что из этого вышло...". То была еще эпоха эстрадной невинности. Про телевизионную не говорю.
Свое первое интервью с Марией Владимировной Мироновой я записала, когда мне было лет восемнадцать, а ей, соответственно, под восемьдесят. С тех пор и до конца ее жизни мы не то, чтобы дружили - это глагол слишком ответственный, но виделись часто. Счастьем моим было приезжать в потрясающе уютную квартиру на улице Танеевых (теперь Малый Власьевский переулок) или на крохотную дачу в Пахре, прозванную за размеры "бензоколонкой". И ни разу мне - ровеснице своих внучек - Мария Владимировна не сказала "ты".
Интервью, которое я решила вспомнить незадолго до дня ее памяти, делалось для "Известий" в декабре 1994 года. Прошло 13 лет, а все, что говорит Миронова, не просто осталось актуальным, - кажется, будто мы беседовали неделю назад. Просто Мария Владимировна очень хорошо знала свою страну - ту, где родилась, работала, прославилась и свершила путь длиной от последнего российского императора до первого российского президента.
Мария Миронова: "Разве людей выбирают в Думу, чтобы они воздерживались?"
вопрос: Мария Владимировна, что или кто помогает вам жить сегодня?
Ответ: Я репетирую в спектакле "Уходил старик от старухи". Там у моей героини есть фраза: "Жизнь - это, в общем, простая штука". Так что ничего супернового и оригинального я вам не скажу. Мне помогает жить семья. Ее нет, но она была на протяжении 45 лет, и от нее все еще идут свет и тепло, как от погасшей звезды. Если бы не Александр Семенович Менакер, вы бы, наверное, не сидели сейчас здесь и не задавали мне вопросов. Вероятнее всего, вы бы вообще не знали о моем существовании. У меня был замечательный муж, друг, художественный руководитель - в одном лице. Только теперь я могу открыть, кто же действительно первенствовал в нашем дуэте - при жизни он бы мне этого не позволил. Когда сегодня таксисты не берут с меня денег, это заслуга исключительно Александра Семеновича. Счастье мое, что он именно в меня влюбился. Могло получиться: Менакер и Иванова. Или: Менакер и Сидорова. Очень просто. Но Менакер был бы все равно.
в: А вас бы не было? Неужели вы настолько не уверены в собственном таланте?
О: Я не считаю себя особо хорошей актрисой. Разве что приличной. К моменту нашего с Менакером знакомства его имя набиралось на афишах аршинными буквами, а мое - внизу, петитом, где "при участии и др." Но всю свою дальнейшую жизнь он самоотверженно и бескорыстно посвятил моей карьере.
в: Тем не менее в вашей стойкой, неослабевающей популярности есть и ваша личная заслуга.
О: Безусловно, заслуга есть. Она заключается в том, что я - мать своего сына. Вы знаете, я сейчас особенно "популярна" в двух местах - на Ваганьковском кладбище и на Черемушкинском рынке. На рынке мне постоянно что-нибудь дарят: лимоны, вырезку, вот тапочки, которые на мне, перчатки вязаные, просто цветы... Отказаться невозможно - люди страшно обижаются. На кладбище ко мне подходят, заговаривают, желают здоровья. Наверное, будь у меня силы ходить по улицам, я бы и там ощущала свою "популярность". Мне приходит много писем. В основном от людей значительно моложе меня. Для них я - мама Андрея Миронова. Так что моя "популярность" - это отсвет любви к моему сыну.
в: За последние несколько лет от нас ушло немало прекрасных актеров. Их вспоминают, отмечают даты рождения, смерти. А Андрей Миронов на экране постоянно, безо всяких специальных поводов. Хотя "тайна сия велика есть", но все-таки - как вы для себя объясняете феномен этой непреходящей любви?
О: Чем реже встречаются качества, которыми в полной мере обладал Андрей, - мягкость, доброта, человечность, тем он нужнее людям. Он получил их от отца, а его отец - от своего отца. Не говорю уже о том, что Андрей был редким актером, актером на все времена. Явлением в искусстве. При его жизни клановая критика - а другой у нас, по-моему, не было и нет - этого не признавала. Но время все решает по-своему. Как ни странно, по достоинству оценивать Андрея начали те поколения, которые практически не застали его на сцене. Им вдруг оказались важны и дороги эти старые пленки. Так что у Андрея еще большое будущее... К сожалению, мы иногда видим, как очень авторитетные и уважаемые когда-то люди, находясь в добром здравии, выпадают из нашей жизни. Но бывает и наоборот...
в: Вы ведете довольно активную общественную деятельность. На ваш взгляд, стоит ли людям искусства открыто обнародовать свои политические взгляды и симпатии?
О: По-моему, у нас все хорошие начинания уходят в песок, потому что на самый простой вопрос, например: "Как вы хотели бы жить?", мы умудряемся дать три разных ответа. Один скажет "хорошо", другой, не в меру остроумный, - "плохо" и кто-нибудь обязательно - "затрудняюсь ответить". Не смейтесь, я видела это по телевизору собственными глазами. Мне чрезвычайно интересен этот последний - затруднившийся. И не менее интересны воздерживающиеся при голосовании в Думе. Разве их туда для того выбирали, чтобы они воздерживались? Воздержание похвально в других местах и при других обстоятельствах. Сегодня у нас слишком тяжелая ситуация, чтобы позволить себе отмалчиваться. Я считаю, что в России сегодня нет творческой элиты. Есть элиточка, элитеночка, жалкая и беспринципная. Принадлежащая к партии КВД - Куда Ветер Дует. Я вряд ли увижу светлое будущее, но мне не безразлично, состоится оно или нет.
в: Вы стали своим человеком во властных кабинетах. Это новая для вас ситуация?
О: Абсолютно. Я думаю, мне оказывают почтение просто в силу моего возраста. И помогают, если я обращаюсь с какой-нибудь общественной нуждой. Я сочувствую людям, которые сейчас у власти. Очень трудно управлять страной, где никто не хочет подчиняться. До революции у нас в доме был дворник по имени Наполеон Иваныч. Жена звала его "Наплевон". После октябрьского переворота "Наплевон" стал рядовым жильцом. Однажды я у него спросила, как дела. Он, глядя на выбитые стекла и оборванные половики, ответил: "Ну что скажу... Обстоит". У нас в стране уже какое десятилетие все "обстоит". Нельзя же вину за это целиком и полностью возлагать на нынешних правителей.
в: Сегодня возможности заработка у популярных актеров гораздо богаче, чем во времена вашего расцвета. Нет сожалений, что вы в свое время чего-то недополучили?
О: По отношению к себе - нет. Больно за мужа и сына, которые тратили последние силы и получали гроши. А мне выпало такое редкое, небывалое счастье в семье, что сожалеть о деньгах было бы просто грешно. Мы с Александром Семеновичем никогда особенно не гнались за рублем. Работали по полгода в году, чтобы больше быть вместе, заниматься ребенком. Сберкнижки у нас не было. Правда, была машина. Мы ее "съели", когда у мужа случился четвертый инфаркт. Сегодня я не жалуюсь - получаю хорошую пенсию. Если интересуетесь, куда я вкладываю деньги, пожалуйста, - в квартплату, газ, телефон. И в такси, чтобы ездить на два кладбища. Бывает, что-то "целенаправленно" продаю - на памятник сыну, например... Просить, собирать бумаги, требовать льгот я не умею. Да, была на фронте. На Калининском, где сплошные болота. Выступала в землянке на передовой - огоньки немецких папирос было видно. Голубое в серебряных звездах платье и скрюченная от радикулита спина. Командарм, сидевший в первом ряду, сказал соседу: "Хорошая артистка, жаль, что горбатая..." Наверное, можно было бы оформить какие-то документы, что-то получить, "поиметь" - как теперь говорят. Но я поняла, что не вынесу.
в: Недавно вы ушли из Театра Табакова и тут же оказались в "Школе современной пьесы". Настолько велико желание действовать? Вы не устаете?
О: Конечно, устаю. Тем более что перенесла недавно тяжелую операцию. Я очень тихо ушла от Табакова. Прежние спектакли, в которых я была занята, распались. В перспективе у меня была только Нянька из "Последних" Горького - безмолвное существо, которое всю дорогу сидит в кресле. Мне не хотелось завершать свою скромную карьеру на драматической сцене таким содержательным образом... Хороших возрастных ролей в драматургии вообще не бог весть как много. А Семен Злотников написал целую пьесу - "Уходил старик от старухи". Мы репетируем с Михаилом Глузским. У меня большая серьезная роль. И совершенно безгримная. Какая есть, такая и буду играть. Вряд ли кто-то захочет искать в моей игре нюансы, скорее, все удивятся: "Миронова? Неужели еще жива?! И на сцену выходит?!" Если я сыграю хотя бы прилично, ко мне отнесутся со снисхождением. Пьеса мне нравится. Хотя в финале Старуха умирает, это все-таки трагифарс. Должен быть смех. Во всяком случае я на это рассчитываю.
в: Переход из одного театра в другой был для вас безболезненным?
О: Разумеется, нет. Я рассталась с Театром Табакова вынужденно. У меня просто нет времени на творческий простой. При этом моя симпатия к Олегу Павловичу осталась прежней. Я успела привыкнуть к молодой труппе, мне ее не хватает. Все-таки меня можно было бы там активнее задействовать - хотя бы в педагогических целях...
в: А чему вы хотели бы научить молодых?
О: Не актерскому мастерству. Я вам уже говорила, что не пребываю в эйфории от собственного таланта. Но я многое видела, помню и знаю о подлинной актерской этике, вообще - этике в искусстве. Мы живем в эпоху быстрых карьер. Что-то поставил, сыграл, съездил за границу - вернулся гением. Недосягаемым. Или, точнее, не-до-си-га-ва-емым. Сколько ни сигай, не достанешь. Такое ощущение, будто актеров коснулся их собственный Чернобыль. Помните, там после аварии клубника стала размером с яблоко, а яблоки - с арбуз. Так и у нас. Актеры раздуваются на глазах. И на глазах становятся хуже.
в: Сегодня во многом утрачено былое значение семьи и былое значение страны. С чего, на ваш взгляд, надо начинать их восстанавливать?
О: Чтобы восстанавливать семью и общество, нужны люди. Рада была бы ошибиться, но я не слишком верю в нашу молодежь. Они напоминают мне саженцы с хилым корнем. Дубы вырастут не из многих. Из большинства - хлыстики... Мы часто жалуемся, что молодые не уважают стариков. Но ведь и старики не любят молодых. У нас всеобщая тотальная нелюбовь друг к другу. Сила Андрея заключалась именно в том, что он умел любить. Людей вообще - пожилых, молодых, хороших и не очень, друзей, зрителей... Недавно я проезжала мимо нашего дома на Петровке, где Андрюша вырос. Там барельеф работы изумительного скульптора Юрия Орехова. И вдруг я увидела, как проходящий мимо человек снял шапку и перекрестился. Будто перед иконой. Я даже вздрогнула. А это благодарность. Любовью за любовь.
в: Я думаю, вам тоже есть что сказать людям, которые пишут письма на адрес "Москва, маме Андрея Миронова", чтят его память, желают вам здоровья...
О: Я бесконечно признательна всем помнящим нашу семью. И поздравляю их с тем, до чего мы дожили, - с обретением Россией своего настоящего имени. У нас уже не аббревиатура из сплошных согласных букв. У нас - Россия. И это немало. Вдумайтесь: ведь мы живем в только что родившейся стране. Ей требуется сейчас наша забота. Забота и работа. Я прошу вас: не надо воздерживаться! Особенно, если вы знаете что-то нужное. Я не понимаю наших умных экономистов с кроткими лицами эпохи Возрождения. Они все знают, но ничего не делают. Если бы я знала, я бы продралась... Давайте воспитывать в себе настоящее самоуважение. Сознательно относиться к истории. И пользоваться возможностью выбора, коли уж нам ее предоставили...
В последние годы я стала остерегаться праздников. Они становятся бестолковыми и не в меру ликующими. Можно праздновать победу, а можно - конец войны. Это разные вещи. Для нас сейчас важнее второе. Видимо, как-то не так мы живем на земле, раз и земля у нас становится злой. На ней постоянно что-нибудь взрывается: в Москве - трубы, а где-то - мины и бомбы... Я желаю, чтобы в новом году в России не гибли дети. Чтобы матери не хоронили своих сыновей. Это противоестественно, это самое страшное, что может быть в жизни.
Она верит в то, что у каждого свой путь. И всегда знала, что ее роли никуда от нее не уйдут. Маша Миронова работает в «Ленкоме» и не изменяет ему на стороне за исключением работы с режиссером Андреем Жолдаком. Первым их совместным проектом стал «Опыт освоения Чайки системой Станиславского». Вторым, после которого к ней пришло профессиональное признание, «Федра. Золотой колос». 28 марта Маша получит за него премию «Кумир».
Фотография: Роман Александров
Маша, за «Федру» тебя наградили премией Дома актера, дадут «Кумира», ты номинирована на «Золотую маску»… Такое признание приятно?
Кстати, «Золотую маску» я не хочу получать. Вместе со мной номинируется замечательная артистка, обожаемая мною Алла Борисовна Покровская, которая всю жизнь отдала театру и у которой нет этой премии. Конечно, мне приятно, что я сделала шаг в профессии, открыла для себя жанр трагедии. А что касается признания… Я ничего особенного не чувствую, вне этого существую.
Но когда-нибудь признание было для тебя приятным, неожиданным?
Самое неожиданное, конечно, первое. И это был фильм «Свадьба». С ним связаны не только награды, но и потрясающие, очень радостные воспоминания - о бесшабашной юности и самом начале творческого пути. (Смеется. )
Бесшабашность и ты… Трудно совместить!
(Смеется.) Да уж! Но «Свадьба» для меня была именно бесшабашной. Я играла тогда не так профессионально, больше было «куража первой встречи». Да и все актеры были еще неизвестные - молодые ребята, которые поехали на съемки с замечательным настроением, и в результате мы дружной компанией во главе с Павлом Семеновичем (Лунгиным. - Прим. ОК !) сделали такой фильм. Хотя, конечно, это он его сделал, а мы весело провели время.
Марк Захаров как-то сказал, что взял тебя в «Ленком» как дочь друга, но счастлив вдвойне, что ты оказалась талантливой… Ты доказала всем, чего стоишь?
Я ничего никому не доказывала. Я не шла по стопам своих родителей, и мне жалко людей, которые так поступают. Я считаю, что существует судьба, и человек сам ее выстраивает. На любом месте можно реализоваться, имея стремление. Для меня именно «Ленком» был очень важен, мне хотелось там быть. И это был шаг именно с моей стороны - прийти в «Ленком». Это не был шаг Марка Анатольевича, который где-то меня увидел и взял. Просто я пришла к нему и сказала, что очень хочу в «Ленком».
Анна Большова рассказывала, как Захаров спросил ее: «Аня, вы хороший человек?» Она сказала: «Хороший». А что бы ты ответила?
Я бы сказала: «Я, Марк Анатольевич, очень хороший человек!» (Смеется.) Если честно, у меня нет серьезного ответа на этот вопрос. Мне кажется, его и быть не может.
Как думаешь, твое мнение о себе совпадает с мнением окружающих?
Давно, когда я себя еще не знала, мне казалось, что нет. (Смеется.) Но со стороны всегда виднее, поэтому полезно прислушиваться к чужому мнению. Только я против штампов, ярлыков. Мнение людей, которые знают меня близко, я готова выслушать, но не люблю, когда люди судят слишком просто. Например: «Раз этот человек родился в такой-то семье, следовательно, он гламурный, принадлежит к элите, у него такой-то образ жизни»… Ставят клеймо, совершенно не зная тебя. Вот против этого я всегда бастовала и никогда не воспринимала всерьез. Иначе я бы сошла с ума.
Как тебе кажется, ты изменилась с 18-20 лет?
Мне кажется, кардинально я не изменилась. Я стараюсь развиваться в профессии, работать над собой. Раньше мне была не очень интересна светская жизнь, сейчас она мне вообще неинтересна, как и такие вещи, как награды, рейтинги. У российского человека вообще такой менталитет: мы любим до умопомрачения, а потом эту же любовь низвергаем. То же с признанием. Я этой огромной любви людей боюсь, как и возвышения. Изначально столько критики лилось в мой адрес из-за того, что я ношу фамилию Миронова… Критики дают такие оценки, что у многих актеров после их статей вообще не хватает сил второй раз на сцену выйти!
Ты всегда была очень закрытой для прессы.
Это не закрытость и не дистанция. Скорее предпочитаю уважительное «вы». Я не понимаю, зачем рассказывать о личной жизни. Может, мне объяснят те, кто рассказывает? (Смеется.) Ты знаешь, что делает народ с этим? «Это» лежит в туалете или выбрасывается на помойку. А я не хочу, чтобы история моих отношений лежала у кого-то в мусорном ведре или в туалете.
Ты или снимаешься по ночам, или уезжаешь в другой город… А как же семья, сын Андрей?
Проблемы возникают, когда я уезжаю. В Москве, при всей плотности графика, я все равно рядом с семьей. А Андрею 14 лет, он достаточно взрослый для того, чтобы разогреть ужин и остаться одному дома.
Чувствуешь себя мамой взрослого сына?
Нет, пока с этим не могу свыкнуться.
Вы общаетесь на равных?
В общем, да. Но периодически во мне включается мама: я становлюсь старшей и начинаю давать наставления. Как и все подростки, Андрей чувствует меру дозволенного, рубеж, и он хочет сдвинуть этот рубеж и чуть-чуть сдвигает. Я вижу родительскую миссию в том, чтобы предупредить его и направить, чтобы он не перешел эту границу. Но нельзя на все говорить «нет»: перегнешь палку - ребенка заклинит, и он будет все больше и больше требовать.
Ты ведь многое ему можешь дать материально, не боишься избаловать?
Никогда в жизни я его не баловала, относилась к нему как к себе. Да у Андрея и нет больших запросов. Слава богу, он не был избалован вещами. В нашей семье на этом не акцентировали внимание. В детстве у него были одни домашние штанишки, которые он донашивал до дыр и плакал: боялся, что вторых не будет. Это было трогательно. Вообще я не хочу много говорить о сыне. Он еще ничего не сделал, чтобы им так сильно интересовались.
Общаясь с Андреем, вспоминаешь, как ты росла, как тебя воспитывали?
Бабушка говорила, что у меня была легкая жизнь. Но я росла в неполной семье, рано потеряла отца. Пришлось начать зарабатывать самой - в этом была жесткая необходимость. Работала переводчиком с английского. Андрей живет шоколаднее, чем я. Не потому, что я его балую, а просто такова реальность. У них время вседозволенности - тусовочное, сплошной клип.
А если бы тебе временно пришлось жить только на зарплату в театре?..
Ну и что? У меня были такие периоды. Я умею так организовать бюджет, чтобы жить по средствам, которые у меня есть.
Какие у тебя были отношения с мамой?
Мамочку свою я очень люблю. Всегда воспринимала ее как ребенка. Мне казалось, что я гораздо взрослее ее, я была старшей в семье. Вообще внутренне мне больше лет, только сейчас я начинаю входить в пору соответствия своего душевного возраста биологическому.
Ты говоришь, что тебе неинтересны вещи, но при этом ты всегда стильно одета…
Основную часть моего стиля создает профессия. В жизни меня мало интересуют марки вещей, которые я ношу. Пожалуй, единственный бренд, который я могу назвать, - это Burberry. Эта марка мне нравится своим европейским стилем. В нем нет вычурности, есть идеальный вкус.
А для тусовок, премий у тебя есть наряды?
Вечерние платья у меня не вяжутся с нашей страной, мне кажется, что у нас это выглядит неестественно. Здесь вся эта «ярмарка тщеславия» смешна. Я не могу одеться на кинематографическую церемонию, как американские звезды наряжаются на «Оскар». У нас нет той звездной индустрии, того уровня жизни, чтобы актеры так выделялись. Я ни разу не была на «Овне», на «Кинотавре». На «Маску» пойду первый раз, и то потому что номинируюсь. И уж точно не надену вечернее платье.
Тебя часто можно увидеть без косметики. Нет времени краситься?
Я об этом даже не думаю. Может быть, я не женщина по природе? (Смеется.) Иногда мне кажется, что я должна была родиться мальчиком.
В тебе много мужских качеств?
Очень! Я привыкла свою жизнь выстраивать, у меня все разложено по полочкам. Во мне нет женской истеричности. Я всегда знаю, чего хочу. И в работе так же. Например, Андрею Жолдаку на репетициях «Федры» было со мной сложно: для женщины я слишком много инициативы беру на себя. Я и сама безумно люблю мужественных женщин. Таких как моя бабушка. Она часто говорила: «Есть женщины как куры. Курица видит зерно, и она его клюет, клюет, а что там дальше, она не видит во-об-ще, потому что она курица». Вот мне нравятся женщины и люди, которые кроме этого зерна видят что-то дальше.
Веришь в любовь на всю жизнь?
Конечно. Это бывает не так уж редко.
Ты говорила, что любовь в принципе не может быть счастливой, потому что она все равно обречена: кто-то уходит раньше…
В любви есть трагическая сторона. Более того, я убеждена, что в жизни вообще не существует хеппи-энда. Объективность нашей жизни - это большая трагедия. Остается видеть радость в том, что у нас есть. Существуют предлагаемые обстоятельства: мы живем, понимая, что умрем… С этим нужно смириться.
Правда, что, репетируя «Федру», ты была настолько погружена в роль, что было неважно, есть ли рядом мужчина?
Да. Это, наверное, ужасная черта, и мужчине, который рядом со мной, приходится нелегко. Но я считаю, что все, что нужно, в моей жизни будет, а то, что не нужно, мне и не нужно. Я фаталист. И я не из тех женщин, которые будут удерживать, притягивать. Может быть, так я оправдываю свой эгоизм, но я никогда не была готова подчинять свою жизнь кому бы то ни было. В профессии я очень инициативна, а в личной жизни придерживаюсь позиции: «Делай что должно, и будь что будет». Я даю мужчине много свободы: если он захочет уйти, я отпущу. Понимаю, мужчинам с этим тяжело существовать, но это данность. Я человек упертый.
Что обязательно должно быть в твоем мужчине? Сильное плечо?
Совсем не обязательно. Главное - верность. В остальном я уже больше склонна искать проблемы в себе, чем в окружающих. Может быть, это возраст? (Смеется.) Но говорить о недостатках мужчин не хочу, допускаю, что что-то не так было и есть во мне самой.
Ты давно с Димой. Наверное, умеешь прощать, понимать человека?
Я консервативна, не люблю особо ничего менять в жизни - и в первую очередь людей. Я в этом совсем не легкомысленна. Хотя не знаю, в чем я легкомысленна. (Смеется.) Этой черты у меня теперь нет. Иногда, может быть, и хотелось бы какого-то легкомыслия, но уже не получается.
Ни в чем? Например, раз - и встала на горные лыжи…
И приехала с ногой в руке. (Смеется.) Как это у многих случалось.
А сорваться вдруг в романтическое путешествие?
Нет, точно не сорвусь. Я планирую свою жизнь, и бесшабашности во мне нет вообще. (Смеется.) Это ужасно!
Мария Андреевна МИРОНОВА (род.1973) - российская актриса, заслуженная артистка России
Мария МИРОНОВА: О ВЕРЕ БЕЗ СМИРИТЕЛЬНОЙ РУБАШКИ
Она - одна из самых востребованных театральных актрис, звезда отечественного кинематографа и продолжательница знаменитой актерской династии. О том, что график съемок и репетиций Марии Мироновой не позволяет ей отвлечься на что-то принципиально иное, сомневаться не приходится. Однако сама актриса так не считает. О том, что значит для нее «уметь оглядываться вокруг», какую эстафету передала ей Маргарита Эскина и что такое фонд «Артист», Мария Миронова рассказала корреспонденту «Фомы».
- Вы принципиально ничего не рассказываете о своем отце... Почему?
- Предпочитаю говорить о вещах, которые кому-то могут помочь поменяться. Говорить с целью удовлетворить чье-то праздное любопытство просто не хочу.
Давайте говорить о профессии. Всякий верующий человек в своей вере пытается обрести мир и внутреннее спокойствие. Актерская профессия этому не мешает?
- Театральная сцена для меня — особое пространство. Это почва для исследования человеческих мотиваций, движений сердца, души и ума. И это пространство, которое в ответ требует от тебя настоящего, честного и искреннего отношения. Если в своей работе ты сумел обнажить собственную душу, то зритель непременно начнет сопереживать твоему герою. За эту искренность и честность я люблю свою профессию. Конечно, мне можно возразить, мол, а как же страсть, которую иногда актеру приходится проживать на сцене? Но не кажется ли вам, что страстному по натуре человеку лучше страсть прожить на сцене, чем в реальной жизни? И своей игрой помочь другим, сидящим в зале, разобраться в собственных эмоциях и переживаниях...
Да, как у всякой монеты, в актерской профессии есть оборотная сторона. Жажда славы и признания - один из самых очевидных ее недостатков. Но как только приходишь к мысли, что слава, к которой, казалось бы, нужно стремиться, на деле — цель-обман, иллюзия, тогда это перестает мешать и отвлекать от главного в работе.
Как правило, актеры говорят, что сыгранный ими персонаж никак не касается их внутреннего «я». Все строится исключительно на профессиональных приемах.
- Я уверена, что Господь ведет, если Ему доверяешь. Моя последняя работа — роль в спектакле Театра Наций «Калигула» по пьесе Камю. И первое, и второе, и третье прочтение пьесы вызвало у меня серьезное отторжение. Не останавливало даже то, что режиссером постановки является Эймунтас Някрошюс (человек, работать с которым я мечтала с детства), что Калигулу будет играть Женя Миронов. Материал отталкивает — и точка. Но неожиданно в какой-то момент я поняла: мне надо через это пройти. Работать было тяжело, каждая репетиция — преодоление. И только сыграв премьеру, я вдруг поняла, что эта работа, роль Цезонии, возникшая в данный конкретный момент моей жизни, — не случайна. Прожить на сцене трагическую по своей сути ситуацию, историю безусловной любви, выживающей через муки и унижения — мне было важно и необходимо.
- А как Вам удается удержаться, чтобы не переступить грань между исследованием и провокацией?
- Как-то Александр Николаевич Сокуров, которого я очень уважаю, сказал мне: «Для актера, да и вообще публичного человека важна нравственность». Раньше мне хотелось ломать какие-то границы, существовать в каком-то якобы свободном пространстве. Сегодня я понимаю, что относиться к тому, что ты в жизни делаешь, в том числе к работе, нужно с трепетом. Чтобы не навредить. По крайней мере, к этому нужно стремиться. Конечно, по дороге ты можешь спотыкаться и совершать ошибки. Но если при этом оставаться непреклонным в своем стремлении, то Господь простит промахи и поможет двигаться дальше. Я понимаю, что любой из нас может заблуждаться, принимать какие-то свои мысли за движение сердца. Потому я спрашиваю совета у священника.
- Я не раз слышала от актеров, что профессия всецело заполняет их жизненное пространство...
- Глупо творить себе кумира как из людей, так и из профессии. Для себя я поняла это очень четко. Потому до своего сына пытаюсь донести, что в жизни важно уметь расставлять приоритеты, различая, что важно, что нет. А когда приоритеты расставлены, когда они окончательно сложились внутри тебя, тогда уже не страшно.
Я не люблю лишнего. В том смысле, что не берусь за какую-то лишнюю работу, ту, которая способна нарушить установленное равновесие. Для меня в жизни очень важны ограничения, рамки, которые дают мне ощущение цельности. Как только начинаю браться за многое, тут же происходит размен, нарушается устойчивость и утрачивается внутренняя цельность. А если теряю цельность, то не могу уже быть ответственна за то, что получается. Это мне напоминает дырявый шланг, про который моя бабушка, Мария Владимировна Миронова, говорила: в одну дырку втекло, из другой — вытекло, а в результате (тут она показывала комбинацию пальцев) — большая фига. Иначе говоря, внутреннее стремление к цельности для меня на сегодня — приоритет.
Когда исчезают противоречия
А что для Вас работа в Благотвори-тельном фонде «Артист». И как случилось, что Вы стали заботиться о ветеранах сцены?
- Вся эта история началась с Маргариты Алек-сандровны Эскиной. Театровед, многолетний директор московского Дома актера, она умерла в 2009 году и как будто передала мне эстафету заботы о пожилых актерах. Она была потрясающая: энергичная, сумевшая объединить вокруг себя людей, для многих — символ театральной Москвы. Даже будучи сама тяжело больна, передвигаясь на инвалидной коляске, она никогда не говорила о своей болезни, но находила возможность помогать и поддерживать пожилых актеров. Она вела картотеку, в которой были данные о 1500 актерах-пенсионерах, инвалидах, ветеранах войны, страдающих от разных болезней.
Однажды мы встретились, и я рассказала ей, что очень хочу как-то порадовать наших ветеранов сцены: актеров, которыми я восхищалась, у которых училась, с которыми связано мое детство, людей, которые сейчас оказались забытыми и находятся в тяжелом положении. Предложила устроить в их честь обед и сделать небольшие денежные подарки, поскольку не знала, в чем конкретно они могут нуждаться. День обеда был счастливейшим в моей жизни. Я могу его сравнить только с днем, когда родился мой сын. Как же я была потрясена реакцией тех людей, для которых мы всё это устроили. За наше скромное внимание они были так благодарны, будто мы их осыпали золотом.
Тогда, во время обеда, я не только увидела проблемы ветеранов, но и напряженно стала думать, как же их решать. Нас, работающих актеров, способных помочь, — много. Так почему бы нам всем не скинуться? Поговорили об этом с Маргаритой Александровной. И я стала искать единомышленников. Первым, о ком я подумала, был Женя Миронов. В тот момент я играла в спектакле «Кармен. Исход» в «Театре Наций», художественным руководителем которого Евгений Миронов является. Встретились на следующий же день. Оказалось, на эту тему он тоже очень давно думал. И тогда он предложил создать Фонд. Открытием Фонда и стал наш тот первый благотворительный концерт «Актеры — актерам» в октябре 2008 года в Пушкинском музее.
Теперь Фонд — большая часть моей жизни. И хотя есть свои трудности, но они не сопоставимы с той радостью, которую испытываешь, оказавшись кому-то полезной.
Я понимаю, что продолжать нашу работу нужно обязательно.
После 70-ти лет люди, особенно одинокие, оказываются абсолютно беспомощными, остро нуждаются в поддержке. Актерам к тому же очень сложно смириться с тем, что наступило забвение. И как никому, им необходимо чувствовать, что их искренне поддерживают, о них помнят. Картотека «Клуба ветеранов сцены», которую вела Маргарита Александровна Эскина, перешла к нам по наследству. Список имен в ней пополняется. Этим людям нужна наша помощь и внимание. После концертов они говорят: «Вы нам дали радость!», хотя по большому счету мы делаем элементарные вещи...
- Не случалось ли у Вас разочарований за время работы в Фонде?
- Знаете, одно из главных открытий, которое я сделала, — все, к кому я обращалась (коллеги-актеры, бизнесмены), откликнулись на призыв помочь, никто не остался безразличным. И это не дает мне остановиться. Фонд действительно связывает между собой людей. И не на каком-то поверхностном и эгоистичном уровне— это связь очень крепкая, сердечная. Ты понимаешь, что, собирая деньги на медикаменты, питание, операции, занимаешься не ерундой. Когда встречаешься с ветеранами, выступаешь для них, становишься свидетелем живой связи поколений. И понимаешь, если связь эта прервется — жизнь утратит смысл.
- Сегодня вопрос о разрозненности поколений стоит остро…
- Люди в принципе разрозненны, до такой степени, что даже разводятся с формулировкой: «непримиримые противоречия». Но работая в Фонде понимаешь, что на самом деле никаких непримиримых противоречий нет, они существуют только в наших мозгах. Я поняла, что нужно пробиваться через стену безразличия, за которой и скрывается человек. Именно безразличие рождает противоречия. Но как только начинаешь тормошить человека, обращаться прямо к его сердцу, обнаруживаешь в нем много прекрасного. Я поняла, что на самом деле безразличных людей попросту нет. Есть люди, которые прячут свои чувства под маской равнодушия.
- В одном из интервью Вы сравнили историю рождения Фонда с Евангельской историей о пяти хлебах. Почему?
- Ситуация с Фондом напоминает мне чудо, описанное в этой истории. Ведь мы начали с малого: устроили обед на 30 человек с небольшими денежными подарками. Потом число людей, которым удается помочь, увеличилось до 70 человек, затем их стало 150, 300, и сейчас их более полутора тысяч. Теперь «Артист» стал проводником между нуждающимися и стремящимися оказать помощь.
Однажды в Дом ветеранов сцены приехали выступать глухонемые актеры нижегородского театра пантомимы «Пиано». Спектакль для всех был потрясением. Эти дети делают то, что не могут сделать девяносто процентов актеров. Но и дети были благодарны своим зрителям. Как оказалось, им было очень важно вживую пообщаться с пожилыми ветеранами сцены. Поэтому работа в Фонде дает мне ощущение, что все в этой жизни не случайно, что все настоящее будет продолжаться и истинная любовь существует.
А если человек берется помогать другим без любви, только из-за чувства долга, потому, что, скажем, так вера велит?
- А здесь не важно, как начать — по велению сердца или долга. Даже если берешься за дело, преодолевая себя, все равно Господь рано или поздно откроет тебе настоящую радость. Тот, кто берется помогать, не ощущая внутри себя ничего, похож на ребенка, который послушен своим родителям. Он делает, потому что уважает, почитает их и доверяет им. И если не останавливаясь двигаться вперед, то обязательно почувствуешь, что начатое нужно продолжить.
«Не хочу сомневаться!»
- «Вера — сфера моей личной жизни и говорить об этом не стану». Как Вы относитесь к этой расхожей фразе?
- Абсолютно нормально. Еще недавно сама предпочитала так отвечать. Но поняла, что, как только вера становится живой, а не умозрительной, о ней хочется говорить. Она начинает приносить радость, которой хочется делиться.
Я читаю митрополита Сурожского Антония и Паисия Святогорца. И вижу, как они делятся своей радостью и не стесняются этого. Вижу, как светла их мудрость, каким светом, прозрачным и добрым, настоящим смирением, глубочайшей скромностью и бережным отношением к каждому человеку наполнена была их жизнь. Они действительно видели образ Божий в каждом. Этому нужно учиться.
- Вы крестились, уже будучи взрослой?
- Мне повезло: моя мама — верующий человек и меня крестила в семилетнем возрасте.
- То есть путь к вере для Вас не был долгим?
- Сначала я ходила в храм с мамой, просто потому что «так надо». Но спустя много лет я стала уже сама нащупывать какие-то зерна. Не сразу и не в один день я пришла к вере. Конечно же, были сомнения, уныние и преодоление. И я благодарна Богу за этот мой путь.
По характеру я достаточно упряма, поэтому не могу сказать, что семейные традиции сократили мой осознанный путь к вере. Да и не важно, на самом деле, каков по расстоянию он был. Это как в притче про жемчужину, которую рыбак нашел на дне моря. Теперь уже не важно, когда нашел и сколько искал. Главное — факт обретения.
- А что для Вас самое трудное в вере?
- Сомнения. Раньше мне казалось, что если человек сомневается — это хорошо, значит он развивается. Но если сомневающийся человек взялся за плуг и все время оборачивается — он неблагонадежен. Я поняла, что сомнения — наш враг. Они порождают страх потерять веру. Только засомневался, и вот тебе — падение. Как Петр — пошел по воде, засомневался и — хлоп, всё, под ногами никакой опоры. Поэтому я очень не хочу больше сомневаться.
- И что Вам помогает?
- Надежда на Бога и открытость. Замыкаться в себе нельзя. А то выйдет, как с тем героем анекдота, который во время наводнения просил помощи у Бога. В результате отказался уплыть на корабле, улететь на вертолете, предпочитал просто молиться и ждать чуда. В конце концов утонул, так и не поняв, что помощь может прийти откуда угодно. Просто нужно быть открытым для нее и суметь принять. Потому-то и важна исповедь. Она — момент доверия человека, открытость его для помощи Божьей.
- Вы ходите в храм с детства, а были ли периоды неприятия каких-то внешних явлений внутрицерковной жизни?
- Ну да, все было. Некоторые вещи казались унижением человеческой личности. И лишь позднее я поняла, что тебя никто не может унизить, кроме твоего собственного эго, твоих чувств. Оказалось, что важно научиться быть свободным от своего «я». А старушки… Сегодня я смотрю на этих бабушек и думаю: это же потенциальные наши ветераны, которым мы помогаем. У каждого свой характер, свои проблемы, своя жизнь.. Церковь — это то, что нас объединяет. Там может быть много искушений, но основа, на которой все держится — другая, чем за ее стенами. И когда ты примешь это сердцем, искушения переносятся гораздо легче.
С детства у меня было одно позитивное качество: мне хотелось мира. И внутри себя, и вовне. И слава Богу, что я никак не могла его найти. Потому что когда тебе что-то дается легко, ты перестаешь это ценить. И именно мир, который я искала, мне никогда не давался легко и даром. Поэтому когда я начала его нащупывать, спустя годы находить по крупицам, вновь теряя и опять обретая, он стал для меня ценен, как воздух.
В одном из интервью Вы сказали, что впервые столкнулись со смертью в детстве, когда увидели в храме гроб. И это произвело на Вас сильнейшее впечатление. Сегодня в обществе смерть, старость, болезни остаются как бы за кадром, о них не принято задумываться. Почему, на Ваш взгляд, так происходит?
- Потому, что исчезло приятие жизни, которое было еще у поколения наших бабушек. В православии это называется смирением. Смирение очень многих пугает. Меня тоже раньше пугало. Мне казалось, что за ним есть какая-то фальшь: мы живем, дышим, нам надо стремиться к каким-то достижениям, а вместо этого нам предлагают смирение — смирительную рубашку. Лишь позднее я стала понимать, что смирение — это счастье, это приятие жизни во всем ее многообразии. А человек, который все принимает — как ребенок, — он рад и не испытывает нужды, ведь о нем позаботятся родители, не они, так все равно Господь Бог позаботится. Важно принимать всё как есть. Тогда только есть надежда найти тот самый мир, мирность, о которых я говорила.
Когда люди не стремятся принять жизнь такой, какая она есть, они пытаются убежать от себя. И бегут в виртуальный, компьютерный мир, в телевизионную реальность, в алкоголизм или в стремление к бесконечной внешней молодости. Когда нет смирения, когда мы пытаемся постигнуть все умом, тогда не открываются душа и сердце. И чуда не происходит.
А ведь открыть сердцем — значит обрести навсегда.
